Исторический факультет Томского государственного университета

Бочаров А.В.

Взаимодействие традиций и новаций в первобытных культурах

Дипломная работа А.В.Бочарова

защищена на кафедре археологии, этнографии и исторического краеведения ТГУ в 1999 году

Научный руководитель  - доцент Евгений Алексеевич Васильев
Рецензент – профессор Владислав Михайлович Кулемзин
Эксперт-консультант по использованию теории систем – профессор Феликс Петрович Тарасенко

ВВЕДЕНИЕ

I. СУЩНОСТЬ И СТРУКТУРА ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ В ПЕРВОБЫТНЫХ КУЛЬТУРАХ

1. Основания классификационной структуры традиций и новаций

2. Сущность и истоки традиций

3. Диахронные и синхронные традиции

4. Устойчивые и неустойчивые традиции

5. Утилитарные и знаковые традиции в контексте синкретичности первобытных и архаических культур

6. Диапазон колебаний традиции

7. Традиционные нарушения традиций

8. Адаптивные и неадаптивные традиции

9. Сущность и истоки новаций

10. Диахронные новации

11. Синхронные новации

12. Сильные и слабые новации

13. Динамика классификационной структуры традиций и новаций

II. СИСТЕМНЫЕ СВОЙСТВА ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ

1. Информационно-энтропийные свойства традиций и новаций.

2. Влияние помех и искажений на передачу традиционной и новационной информации

III. ФАКТОРЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ

1. Экологические факторы

2. Демографические факторы

3. Эмоциональная привязанность к традициям

4. Стремление личности к самовыражению и самоутверждению

5. Роль эстетического восприятия

6. Эффект забывания

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Основной целью данного исследования является создание систематизированного представления о закономерностях развития первобытных культур. Будут рассмотрены лишь некоторые закономерности, поскольку все их в рамках одной работы рассмотреть невозможно.

Каковы сущность и истоки традиций и новаций? Как и почему передаются традиции и возникают новации? Какие факторы влияют на эти процессы? Чем обуславливается выбор между традицией и новацией у первобытного человека? Означает ли этот выбор альтернативность развития первобытных общества? На каких уровнях социальной системы искать ответы на данные вопросы?

Анализ перечисленных проблем будет проводиться для культур, стадиально соответствующих ранне-родовой общине. То есть будут рассмотрены закономерности развития культур, незатронутых «неолитической революцией». Важность избранного периода в том, что именно тогда был «заложен фундамент» всей последующей истории человечества. В целях раскрытия истоков рассматриваемых закономерностей иногда нужно будет обращаться к периоду антропосоциогенеза.

В процессе развития производящего хозяйства общество становилось более стратифицированным, а культура более дифференцированной. Вследствие этого каналы распространения информации в обществе изменяются, что изменяет закономерности взаимодействия традиций и новаций. Некоторые закономерности остались неизменными, но все же более поздние периоды первобытной истории (неолит и последующие эпохи) и стадиально соответствующие им архаические культуры требуют отдельного изучения.

Поставленные проблемы требуют комплексного, синтетического подхода, привлечения многих наук. Приоритет в выборе источников отдан этнографическим данным, так как они дают возможность изучать закономерности развития культуры в их непосредственном действии.

Изучавшихся этнографически охотников и собирателей Австралии, Океании, Африки и Южной Америки от древней первобытности отделяют десятки тысяч лет исторического развития. Сосуществуя с более развитыми культурами, они могли испытать их влияние. Кроме того, они находились в особых исторических и экономических условиях, которые явились причиной отставания их развития и могли придать этому развитию несколько иное направление, чем то, в каком развивались древние первобытные общества. Все это необходимо иметь в виду при обращении к этнографическим аналогиям первобытности.

В то же время следует учитывать, что исторический путь, пройденный синпалитийными первобытными обществами за те несколько тысячелетий, в которые развивались цивилизации, не так уж велик в сравнении с историческим путем, пройденным предками этнографических аналогов первобытности. Развитие, основанное на присваивающем хозяйстве, было очень медленным. И в этом медленном развитии синпалитийные общества охотников и собирателей не могли уйти дальше, чем позволял их первобытный экономический базис. Багаж, приобретенный ими в различных сферах культуры на отрезке исторического развития до появления производящего хозяйства и государств, должен был существенно перевешивать их культурный багаж в синпалитийный период [2. С. 7-8].

Большая часть использованных в данной работе сведений о характерных явлениях духовной культуры архаических обществ, об их социальных отношениях взята из этнографических исследований, авторы которых уже ставили перед собой задачу проделать реконструкцию традиционной жизни этих обществ и отслоить в своих полевых материалах все то, что могло быть результатом контактов с цивилизацией.

Для некоторых теоретических утверждений в данном исследовании невозможно или затруднительно найти конкретные факты, поясняющие и подтверждающие теорию. Ведь о классической первобытности мы имеем только косвенную информацию. В таких случаях будет строиться гипотетическая модель, которая не противоречит данным археологии и этнографии. Конечно, даже при хорошо разработанной методологии социального моделирования любая такая модель в научном отношении будет весьма уязвима, поскольку содержит произвольные допущения, сделанные лишь для иллюстрации своего собственного предположения. Но иного пути рассмотрения некоторых вопросов может не оказаться.

Передача традиций, появление новаций и взаимодействие этих процессов означает функционирование потоков информации в социальных системах. Поэтому в изучении традиций и новаций необходимо использовать теорию информации и теорию систем. Попытка такого использования будет сделана во второй и в третьей частях работы.

Обращение к смежным дисциплинам следует делать с осторожностью. К. Шеннон – один из создателей теории информации, - предупреждал: «…значение теории информации было, возможно, преувеличено и раздуто до пределов, превышающих ее реальные достижения… Поиск путей применения теории информации в других областях не сводится к тривиальному переносу терминов из одной области наук в другую…» [31. С. 667-668]. Учитывая эти предупреждения Шеннона, вряд ли стоит отказываться от поставленной задачи. Это ступень познания, которую необходимо пройти.

Методологическим основанием применению теории систем и теории информации к предмету данного исследования служит то, что в современной науке нет общей теории систем, а выделяются ограниченные совокупности (классы, типы) систем. Для каждой такой совокупности находят характеризующие именно ее свойства системности [13. С. 5].

Традиции и новации в первобытных культурах также можно разделить на классы и типы и выявить специфические для этих систем и подсистем закономерности.

Проблемы закономерностей взаимодействий традиций и новаций в первобытных культурах рассматривало большинство исследователей этой эпохи. В данной работе обобщены и по возможности дополнены те положения, которые показались наиболее обоснованными и актуальными. Что касается применения теории систем и теории информации, то используемый подход является самостоятельной попыткой.

 

I. СУЩНОСТЬ И СТРУКТУРА ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ В ПЕРВОБЫТНЫХ КУЛЬТУРАХ

 1. Основания классификационной структуры традиций и новаций

 

Б.А.Фролов определяет традицию в архаических культурах как «закрепленную опытом многих поколений инновацию предков» [38. С. 192]. Далее он замечает: «Инновация, доступная исследователю в составе изучаемых этнографами архаических общественных структур… столь глубоко коренится в почве архаических культурных традиций, что порой представляется трудно отделимой от ее вековых стереотипов. Чем в немалой степени подпитывается и до сих пор широко распространенное представление о совершенно застойном облике любой архаической культуры, активно сопротивляющейся всяческим нововведениям» [38. С. 192].

Постоянное взаимодействие и взаимопроникновение традиций и новаций делают принципиально важным четкое определение традиций и новаций как понятий и систематизированное представление их структуры и динамики как явлений.

В общем виде классификационная структура традиций и новаций показана на схемах № 1, № 2. Каждый элемент схемы требует отдельного рассмотрения, чему и посвящена первая часть данной работы.

Для классификационной структуры традиций (см. схему № 1) исходной является пространственно-временная характеристика направления передачи традиций (синхронные и диахронные традиции). После того как традиции переданы, они сохраняются в неизменной форме с разной длительностью и изменяются в разном масштабе и с разной интенсивностью (устойчивые и неустойчивые традиции). Функционирование традиции зависит от ее культурного назначения (знаковые и утилитарные традиции). Культурное назначение обуславливает, допускает ли традиция нарушения самой себя и каков диапазон ее изменчивости в собственных рамках. Все эти основные характеристики обуславливают результат функционирования традиции – ее адаптивность или неадаптивность. От совокупности свойств всех традиций зависит то, какие новации будут возникать на их основе.

Исходным основанием в классификационной структуре новаций также является их пространственно-временная направленность (синхронные и диахронные новации) (см. схему № 2). После появления новации она может быть либо отвергнута (слабая новация), либо превратится в традицию (сильная новация). В диахронном межпоколенном плане новация может внедряться как со стороны старшего поколения, так и со стороны младшего поколения. Новации, появляющиеся в синхронном плане, то есть заимствованные у других культур, могут восприниматься заимствующей культурой в неизменном виде, а могут изменяться в новой культурной среде. Слабые, отвергнутые новации могут укреплять традицию, а могут расшатывать ее, ослаблять привязанность к традиционному образу действий и мыслей. И сильные, и слабые новации могут быть адаптивными или неадаптивными.

 

 

2. Сущность и истоки традиций

 

Традиция и новация – это два основных механизма самоорганизации социальных систем. Традиция – это внегенетический способ передачи информации от поколения к поколению и от популяции к популяции. Биологической основой функционирования традиций стало увеличение периода детства у гоминид, что позволяло старшему поколению успеть передать, а младшему суметь воспринять накопленный предыдущими поколениями опыт.

Эволюционные истоки увеличения периода детства у гоминид в том, что период формирования клеток коры головного мозга о гоминид заканчивался только примерно к семи годам. Такой цикл развития мозга у непосредственных предков человека обуславливался их неспециализированностью на определенной экологической нише. Неспециализированностью порождалась необходимость иметь заранее лишь самые основные инстинкты на первый случай, все остальное приобретать в зависимости от конкретных условий [44. С. 100]. С появлением Человека Разумного в Верхнем палеолите анатомическое развитие вида прекратилось. Но эволюция вида находит продолжение в социальном «теле», набор биологических инстинктов заменяется коллективной памятью.

Традиции – это носители коллективной памяти людей, поэтому традиция – это, прежде всего, воспроизводство культурной информации. Но традиция не является механическим копированием некогда сложившихся и застывших в своей изначальности состояний. Подобное невозможно, поскольку люди продолжают унаследованную от предшествующих поколений деятельность в разных условиях. Но одно дело, когда признаки и параметры передаваемой информации колеблются и изменяются в определенных рамках, и другое – когда они выходят за эти рамки. Переход такой границы и будет означать исчезновение традиции.

Критерием для установки границ между существованием и исчезновением традиции можно считать необратимость изменений, то есть невозможность или минимальную вероятность при данных условиях обитания возвращения к прежним состояниям культуры. То состояние, которое было верхним пределом изменения образа действий или мыслей, стало нижним пределом. Например, когда люди в каком-либо племени еще не умели делать лодки, верхним (то есть наиболее сложным и редким) пределом их традиции было сознательное хранение какой-нибудь коряги для переплывания реки. Когда же люди в этом племени стали специально рубить деревья, чтобы изготавливать лодки, то прежний верхний предел с использованием коряги стал для них нижним (то есть наиболее простым и частым). Вернуться обратно за нижний предел, то есть потерять навык делать лодки, при отсутствии радикальных изменений во внешней среде и внутри популяции, в этом племени уже вряд ли смогут.

Конечно, обратимость традиции и возможность регресса культуры всегда сохраняется. При регрессе культуры традиции тоже передаются, но информация воспроизводится в обратном порядке: простые прежде навыки становятся наиболее сложными, а возврат к более примитивным формам и действиям становится своеобразной новацией.

Рассмотрим другой пример: появление нового вида орнамента в художественной традиции. В этом случае соотношение верхних и нижних пределов изменчивости традиции будет означать то, что сначала элементы орнамента не появляются никогда, затем появляются в неразвитом виде очень редко, затем используются все чаще и вовсё более стандартных формах, наконец, их используют почти всегда в окончательно установившемся виде. В случае утраты традиции использования данного орнамента приведенная последовательность примет обратный порядок.

Обратимость уже наступивших изменений как следствие принятых решений (например, решений об использовании или неиспользовании определенного материала для изготовления каких-либо предметов) с течением времени уменьшается, так как решения принимаются все чаще и становятся привычкой и необходимостью. И, в конце концов, наступает перелом: решения, принятые когда-то, и действия, уже совершенные, начинают оказывать коренное необратимое влияние на все развитие общества и культуры.

3. Диахронные и синхронные традиции

 

В социальных системах можно выделить два вида информационных потоков:

1) Синхронные, то есть действующие одновременно в одном географическом пространстве в пределах жизни одного поколения людей. 2) Диахронные (в буквальном переводе с древнегреческого «сквозьвременные»), то есть потоки информации из прошлого в будущее, между прошлым и будущим состояниями культуры, между разными поколениями людей [3. С. 21].

В диахронном плане традиция означает передачу от старшего поколения к младшему устоявшихся форм поведения, навыков труда и образов мышления. Средством передачи служат образцы, внушение, обучение, инициации. Средством восприятия традиций со стороны младшего поколения служат подражание, игры, тренировки. В зачаточных формах диахронные традиции можно наблюдать уже в сообществах приматов, чье поведение регулируется не только врожденными инстинктами, но и навыками, приобретенными путем научения. Первые устоявшиеся формы орудий показывают появление у первобытных людей более сложных, чем у животных, традиций.

Традиция распространяется и в синхронном плане от одного сообщества людей к другому (обычно между соседними общинами и племенами). Часть традиций не может передаваться чужим культурам. Эти традиции либо хранятся в тайне (например, тайные тотемические обряды, которые разрешено знать только старшим мужчинам), либо не соприкасаются ни с торгово-обменными, ни с брачными, ни с регионально-тотемическими отношениями, то есть не затрагиваются межобщинными и межплеменными контактами. Кроме того, из тех традиций, которые потенциально могли бы передаваться в синхронном плане, реально передается лишь часть.

Например, обычаи распределения пищи между членами коллектива передавались прежде всего в диахронном плане. У некоторых групп эскимосов бытовал такой прием распределения пищи: большой кусок мяса шел по кругу, каждый присутствующий отрезал от него такую порцию, которую мог взять в рот, и передавал следующему, который проделывал то же самое и таким образом кусок циркулировал, пока его не съедали [52. С. 901]. Если в такой круг допускались чужаки, то им, конечно, пришлось бы соблюдать чужую традицию. Но это не означает, что данная традиция обязательно будет передана в синхронном плане в чужую культуру через этого чужака, ведь он может и не пытаться научить своих сородичей новому способу распределения пищи.

Необходимо различать сознательную передачу своих традиций чужой культуре и заимствования. Когда заимствуется чужая традиция, она воспринимается теми, кто заимствует, как новация. Заимствования могут происходить, даже если культура, у которой заимствуется традиция, вовсе не стремится к ее передаче. Заимствование – это синхронная новация, а не синхронная традиция.

Причины передачи диахронных традиций можно объяснить потребностями самосохранения коллектива и потребностями совместной жизни людей. Но чем объяснить, что люди хотят поделиться своими знаниями и умениями с чужаками? Можно также предположить, о потребностях совместной жизни соседних сообществ на одной территории. Но это объяснение слишком неопределенное. Каждая конкретная синхронная традиция требует отдельного рассмотрения.

Для примера рассмотрим некоторые синхронные традиции в архаических и первобытных культурах. В этих культурах почти всегда существовали традиции так называемого «даробмена». Пока весь продукт являлся жизнеобеспечивающим, общество не позволяло ни одному из своих членов использовать созданный продукт для каких-либо иных целей, кроме потребления. С дальнейшим развитием производительных сил и появлением регулярного избыточного продукта объективная необходимость в таких ограничениях отпала. Возникла возможность для использования продукта членами коллектива не только для потребления, но и для иных целей, в том числе для дарения. Даробмен был первой формой обмена и осуществлялся он первоначально исключительно между членами разных социальных организмов, а внутри них продолжали бытовать коммуналистические отношения [27. С. 94]. Очевидно, что если несколько поколений подряд сообщество не будет участвовать в даробмене и передавать эту традицию в синхронном плане (то есть традицию, связанную с формами и правилами даробмена), то утратится и соответствующая диахронная традиция в данной культуре.

Браки носили межобщинный характер, поэтому большая часть браков заключалась между мужчинами и женщинами, говорившими на разных диалектах или считавших свои языки разными [48. С. 137]. Традиции с языком и речью в этом случае в синхронном плане передавались двумя путями:

1) Ни один из супругов не утрачивал свой диалект, а дети усваивали диалекты обоих родителей;

2) Родственники и свойственники, принадлежавшие к разным общинам, регулярно навещали друг друга, живя определенное время в чужой общине. По правилам вежливости гость пытался перейти на местный диалект [48. С. 25].

Экзогамия обуславливала неизбежные контакты одной культуры с другой из-за запрета брать в жены женщин из своей общины и необходимости искать их в других общинах. Поэтому экзогамия была значительным фактором как синхронных новаций, так и синхронных традиций.

Многие наблюдатели отмечали характерную черту австралийских мастеров: они, как правило, стремятся обменять свои изделия на такие же, но изготовленные другими мастерами. «Так, например – пишут этнографы Хорн и Айстан – Ватамупна делает бумеранги-кирра. Нагрузившись ими, он идет в удаленное поселение, откуда возвращается, неся другие бумеранги, которые лучше, потому что их сделал другой мастер» [46. С. 34]. В данном примере причиной передачи традиции одного мастера другому из чужой общины было желание заимствовать чужую традицию. То есть синхронная традиция порождена потребностью в синхронной новации.

На взаимодействие диахронных и синхронных традиций влияла специализация в трудовой и художественной деятельности.

В первобытную эпоху существовало два типа индивидуальной специализации. Первый, возникший на самых ранних этапах палеолита – это ситуация, при которой человек в силу особой одаренности или особых обстоятельств уделял значительно больше, чем остальные сородичи, внимания и времени тем или иным из присущих его культуре видов творчества, участвуя в то же время в производстве основных средств жизни. Он носил особое «звание», указывающее на его «умелость». Такое умельчество, как правило, приобретало потомственный характер: в определенных семьях сознательно поощрялись те или иные художественные и трудовые склонности. Такая семья дорожила своим положением и не допускала к знаниям и умениям других сородичей, а община была заинтересована в сохранении таких специалистов. При таком положении в диахронном плане традиции редко выходили за пределы семьи, а в синхронном за пределы общины.

На более поздних этапах палеолита появляется второй тип специализации – профессиональные мастера, которые обслуживали всю округу и почти не участвовали в коллективных работах. Такие мастера могли распространять традицию в другие культуры.

В некоторых районах Австралии, например, выдающиеся певцы и танцоры специализировались на исполнении какого-либо вида танцев и песен. Они ходили из группы в группу и танцевали на похоронах или исполняли поминальные танцы у могил мужчин, пользовавшихся при жизни особым почетом. Таким образом, представители одной культуры привносили в другие культуры свою традицию исполнения похоронных и поминальных танцев и песен, получая за это вознаграждение [49. С. 120-121].

В Верхнем палеолите появляется также коллективная специализация, она могла быть, вероятно, даже племенной. Такая специализация обуславливалась в основном ограниченным доступом к какому-либо виду ресурсов, например, к янтарю или камфоре. Археологически такая синхронная передача традиций фиксируется в находках изделий, изготовленных из таких материалов и в таком стиле, которые не свойственны данному региону. По путям обменно-торговых связей можно проследить, что подобные изделия происходят из одного района, жители которого и специализируются на изготовлении таких изделий.

4. Устойчивые и неустойчивые традиции

 

Каждая традиция – это система из множества взаимодействующих актов деятельности и мышления людей. Из множества состояний системы наиболее важным является так называемое стационарное состояние. В таком состоянии система может находиться длительное время, в течение которого законы поведения системы остаются неизменными [13. С. 15]. Стационарные состояния образуют структуру системы и определяют типичные способы ее поведения [13. С. 20]. Время существования традиции в неизменном виде – это и есть время существования ее стационарных состояний. Почему для одних традиций стационарные состояния сохраняются тысячелетиями, а для других – только в течение жизни нескольких поколений?

Стационарные состояния системы являются либо устойчивыми, либо неустойчивыми. Стационарное состояние устойчиво, если при небольшом отклонении от него система возвращается обратно в это состояние. Стационарное состояние неустойчиво, если отклонения от него растут с течением времени. Простейшим примером неустойчивого стационарного состояния служит поведение шарика на вершине холма. Небольшое отклонение от вершины неизбежно толкает его вниз. Напротив, поведение шарика на дне ямы соответствует устойчивому состоянию: любые малые отклонения шарика неизбежно сопровождаются его возвращением назад [13. С. 58].

Для традиций «дну ямки» будут соответствовать глубины человеческого подсознания и его физические потребности, которые почти невозможно изменить. А «вершине холма» соответствуют высшие сферы сознания и формы мышления, а также деятельность, наименее связанная с физическими потребностями и сильно зависящая от внешних факторов. Долгое время устойчивость будут сохранять традиции, наиболее глубоко коренящиеся в подсознании или связанные с физическими потребностями и особенностями. Наиболее неустойчивыми станут традиции, в функционировании которых задействовано творчество или которые сильно зависят от колебаний в среде обитания. Например, традиция закреплять длинные волосы в косичку, чтобы они не мешали, остается устойчивой до сих пор, а вот традиции создавать изысканные прически в первобытности были также неустойчивы, как и в последующие эпохи.

Стационарное состояние является равновесным. В условиях равновесия процессы притока и оттока энергии и информации всегда сбалансированы. Текущее равновесие можно представить как результат скомпенсированного взаимодействия противоположных тенденций. В случае устойчивости традиции все ее неудобства и недостатки компенсируются преимуществами и удобством; желания изменить традицию компенсируются желанием сохранить ее и силой привычки. В случае неустойчивости традиции такая компенсация слаба, поэтому происходят попытки нововведений или просто традиция постепенно утрачивается и ее передача склонна к затуханию.

Некоторые традиции оказывались настолько устойчивыми, что переходили из первобытной эпохи в эпоху цивилизаций, и некоторые даже сохранились до современности в виде пережитков. Э.Б.Тайлор пишет об этом: «Когда какой-либо обычай, навык или мнение достаточно распространены, то действие на них всякого рода влияний долго может оказываться столь слабым, что они продолжают переходить от поколения к поколению. Они подобны потоку, который однажды проложивши себе русло, продолжает течение целые века. Мы имеем здесь дело с устойчивостью культуры» [33. С. 66]. Тайлор приводит три показательных примера устойчивых традиций. Первый – приветствия, благословения и заговоры при чихании. Этот обычай сохранился до сих пор, а его возникновение связано с верой в присутствие злых или добрых духов, заставляющих чихать [33. С. 82-85]. Второй пример – обряд, требующий человеческого жертвоприношения при закладке здания. Этот обряд сохранялся еще в средневековье и изначально был связан также с верой в духов. Третий пример – предубеждение против спасения утопающего из-за страха разгневать духа водоема. Этот обычай сохранялся в цивилизациях Азии вплоть до XIX века [33. С. 88].

Самые показательные примеры устойчивости дают традиции этнографически описанных архаических обществ, находящие себе аналогии в археологических данных о первобытности. Именно устойчивость части традиций позволяет делать их экстраполяции в первобытность, однако неустойчивость части традиций дает основания сомневаться в адекватности таких экстраполяций.

5. Утилитарные и знаковые традиции в контексте синкретичности первобытных и архаических культур

 

К утилитарным традициям можно отнести всю предметную деятельность человека и деятельность по удовлетворению основных жизненных потребностей. К знаковым традициям будем относить идеи и представления о мире, способы отражения мира, правила поведения, не связанные с удовлетворением основных жизненных потребностей.

Но к чему отнести традиции, имеющие и утилитарные и знаковые функции одновременно? Например, ритуал постройки лодки. Первобытное сознание могло не расчленять традиции на части и воспринимать их целостно. Разделение, проводимое исследователем, носит нередко внешний и субъективный характер, хотя это и необходимо в процессе познания. Однако разделение первобытной культуры на части может иметь и объективные основания. Сущность синкретичности культуры не в отсутствии в ней отдельных частей и элементов, а в тесном взаимодействии между всеми частями и элементами. Там, где есть взаимодействие, есть и разделение на части, а слияние в единое целое означает исчезновение взаимодействий.

Традиция передается постепенно, а значит, по отдельным частям. Каждая традиция функционирует в разных сочетаниях с другими традициями, а значит, при их целостном восприятии первобытным сознанием каждый раз воспринимаются разные целостности. Один и тот же миф может инсценироваться в разных обрядах и порождать разные магические ритуалы; в одном и том же обряде могут использоваться каждый раз новые ритуальные предметы, или наоборот – один и тот же ритуальный предмет используется в разных обрядах и ритуалах; разные мифы могут обосновывать и объяснять одно и то же правило поведения. То есть передача, функционирование и изменение традиций и отдельных элементов традиций может происходить отдельно и независимо друг от друга.

Исследователь может рассматривать всю совокупность традиций как одну традицию, отражающую состояние культуры в данный момент. Он может также рассматривать один обычай как совокупность множества традиций.

Рассмотрим гипотетическую ситуацию: ритуальный магический предмет может изготавливаться в неизменном виде многие поколения, чтобы он не утратил свое магическое действие. Но если за это время усовершенствуются орудия труда и технологии, то этот же самый предмет будет изготавливаться уже другим способом, нежели прежде. Утилитарная часть традиции, связанная с изготовлением магического предмета, не повлияет на знаковую часть традиции, связанную с использованием магического предмета.

Другой пример: уже упоминавшийся обычай заклинаний и пожеланий при чихании первоначально воспринимался и функционировал целостно – и как вера в присутствие духов, и как форма заклинаний. Затем вера вера духов теряла свою актуальность, она становилась неустойчивой, но форма заклинаний осталась устойчивой. То есть две части одной традиции обладают разными свойствами. Вывод таков: если одна традиция совмещает в себе и утилитарные и знаковые элементы, эти элементы можно рассматривать как отдельные взаимодействующие традиции.

6. Диапазон колебаний традиции

 

Воспроизведение священных тотемических, а также колдовских и знахарских песен, танцев, изобразительных символов, магических предметов требует строгого следования традиции. Передающиеся из поколения в поколение образцы должны воспроизводиться с точностью до малейших деталей, так как считается, что в противном случае магический обряд не даст желаемых результатов. В таких традициях диапазон колебаний (отклонений) минимален или отсутствует.

В необрядовом искусстве и орудийном производстве хотя и существуют традиционные каноны, допускаются все же определенные изменения, импровизация, новации. Например, при изготовлении неритуальной повседневной одежды строго следовать образцам даже при желании было бы невозможно из-за наличия в каждом случае разных материалов для одежды (полностью одинаковые шкуры вряд ли встретятся) и различий в фигурах людей. Форма костяных наконечников стрел могла зависеть от изменчивых форм костей, из которых они изготавливаются. Форма временных построек и сложных ловушек на крупных животных может изменяться каждый раз в зависимости от материалов, найденных на месте. Способ охоты может меняться в зависимости от конкретного состава группы. Диапазон колебаний в соблюдении традиций в утилитарной сфере деятельности может различаться и быть как большим, так и минимальным.

Для магических предметов и ритуалов запрещение отклонений от традиции необходимо не для утилитарной, а для знаковой функции данной традиции.

Диапазон отклонений в рамках утилитарной традиции обусловлен общим техническим уровнем и практическими потребностями. Ограничения отклонений носят в этом случае не столько искусственный, сколько естественный характер. Понятие нарушения традиции для утилитарных традиций не совсем корректно. Нарушение в этом случае будет означать либо изготовление некачественного предмета, либо новацию.

Таким образом, утилитарные традиции могут быть с максимальным или с минимальным диапазоном колебаний, а знаковые традиции могут нарушаться. Характер нарушений может быть обусловлен традицией, а может – нет. Этому посвящён следующий раздел.

7. Традиционные нарушения традиций

 

При изучении австралийских аборигенов было выделено две основных категории социальных норм. К первой относятся такие нормы, которые оформились в общественном сознании в готовые правила поведения и являются общеобязательными предписаниями. Многие из них имеют религиозно-мифологическое обоснование и весьма жестоко санкционированы: нарушение их влечет за собой суровое наказание, которое осуществляется отдельными лицами, выполняющими волю коллектива в целом [2. С. 16].

Ко второй категории относятся исторически сложившиеся стереотипы поведения, которые не оформились в виде общеобязательных предписаний, не имеют своего обоснования, но широко распространены и усваиваются с раннего детства при наблюдении за действиями окружающих. Отступления от таких стереотипов не связаны с наказаниями; в некоторых случаях они вызывают отрицательную реакцию в коллективе – осуждение, насмешки, в других случаях воспринимаются индифферентно. По существу такие нормы определяют типы поведения, не встречающие порицания в данной архаической культуре [2. С. 16]. Вероятно, в первобытную эпоху также существовали две вышеназванных категории социальных норм.

Если для первой категории норм и соответствующих им традиций отсутствует диапазон колебаний, то есть изменчивость поведения людей в рамках традиции, то для второй категории норм и традиций диапазон колебаний может быть значительным. В первом случае традиция может либо строго и однообразно соблюдаться, либо нарушаться. Во втором случае само понятие нарушения традиции теряет свой смысл: просто традиция может соблюдаться разным образом в зависимости от конкретных ситуаций, личностей и условий.

Например, нормы, предусматривающие солидарность и взаимопомощь между «братьями» из разных родов, нередко воспринимались как формальность. «Братья», принадлежащие к разным родам, выступают друг против друга с оружием в руках. «Отцы» и «сыновья» из разных родов также бывают иногда врагами, например, в соперничестве из-за женщин. Эти традиции относятся ко второй категории. Внутри рода нормы родственной взаимопомощи соблюдаются неукоснительно. Случаи их нарушения обязательно влекут наказания или порицания. Эти традиции относятся к первой категории.

Общеобязательные и жестко санкционированные традиции могут противоречить сложности, неоднозначности и многогранности социальной жизни и индивидуальным особенностям личностей. Есть правила, которые диктуют буквально каждый шаг, но число ситуаций, предусмотренных такими правилами, ограничено, а жизнь часто ставит людей в неожиданные положения.

Например, во многих племенах австралийцев мужчине в мельчайших подробностях предписано, как вести себя при встрече с матерью своей жены, когда она приходит навестить дочь или живет в его семье; на каком расстоянии стоять или сидеть, в какую сторону смотреть в ее присутствии, какими словами пользоваться, каким тоном говорить, как предавать ей пищу или вещь, чтобы она не дотронулась до того места, к которому прикасался он и т.д. Но что делать, если теща, кочуя вместе с его семьей, в которой он единственный мужчина, тонет в реке или сломала ногу? Ведь ему нельзя не только прикасаться, но и приближаться к ней, в то же время он обязан прийти ей на помощь во всякой беде [2. С. 43].

Для преодоления таких противоречий в культуре вырабатываются механизмы нарушения традиций, которые также являются своеобразными традициями. Человек следует тому, что ему представляется более жизненно важным в данный момент. Он может нарушить традицию, но нарушит он ее скорее всего так, как это делали до него другие сородичи, чей пример он мог наблюдать в детстве.

Если бы в первобытную эпоху не было нарушений традиций, и нарушения эти не повторялись бы постоянно, то в этнографически описанных архаических культурах не сохранились бы до сих пор традиционные наказания за нарушения. Если человек нарушает традицию «нетрадиционным» способом, то это будет уже новацией.

Примеры традиционного нарушения традиций во множестве встречаются в этнографических описаниях архаических культур. Так, у народов Австралии и Океании чувства, возникающие между мужчинами и женщинами, постоянно идут вразрез с существующей системой брака. Бегство женщины от мужа (или жениха) с другим мужчиной – ситуация, без которой не обходится ни одно описание жизни аборигенов. Она часто находит отражение в мифах и сказках, а также в передающихся от поколения к поколению историях о реальных событиях. И даже у детей, которые всегда в курсе всех проблем взрослых, одна из самых популярных игр – игры «в мужа, жену, любовника, побег и драку» [45. С. 164]. Как видно в этом случае, люди с детства усваивают, как нужно нарушать традицию. Общественное мнение в случаях побега жены или невесты всегда на стороне мужа или жениха, он может рассчитывать на поддержку родственников и друзей. А положение беглецов весьма незавидно: мало кому удается избежать наказания. Но если сбежавшие мужчина и женщина обладают необходимым мужеством и упорством и сумели уцелеть, а покинутый муж не может одолеть соперника или готов удовлетвориться материальной компенсацией, брак таких беглецов считается законным [2. С. 77].

Нетрадиционная форма нарушения системы «охраны брака» была бы невозможной. Невероятной была бы ситуация, когда, допустим, женщины общины или нескольких общин объединились и стали бы силой защищать сбежавшую жену или невесту. Также невероятно, чтобы в детских играх «в жену, мужа, любовника и побег» игра закончилась не дракой, а миром.

Традиции, имеющие традиционные формы нарушений, можно считать системой из противоборствующих и одновременно взаимоподдерживающих правил и нарушений этих правил.

Такие системы противоборства и единства являлись истоком возникновения и сохранения многих традиций, обходящих табу. У австралийских аборигенов место рождения ребенка запретно для мужчин, родителям не разрешается приближаться друг к другу и разговаривать друг с другом несколько дней после рождения ребенка, считается, что иначе ребенок не вырастет здоровым. Но отцу и матери не терпится поделиться радостью. Поэтому традиционно мужчина подходит к стоянке, где лежит его жена и ребенок, и говорит громко как бы сам с собой, спрашивая завуалированным языком о том, кто родился – девочка или мальчик, а жена, слыша голос мужа, таким же образом отвечает ему [53. С. 135].

Ряд традиционных нарушений традиций связан с особым статусом вождей. Например, им иногда разрешен инцест. Их дети могут раньше других заканчивать обряд инициации и иногда даже избавляться от некоторых испытаний [50. С. 222].

Некоторые традиции отражают основополагающие особенности общественной жизни и культуры, и поэтому для них не предусмотрены механизмы нарушений. Эти традиции не противоречат многообразию и сложности общественной жизни и личностным особенностям.

Например, право человека получать еду у родственников, которые ею располагают, воспринимается как основа родственной связи, а нарушение этого права – как причина разрыва. Нарушать эту традицию, то есть прощать родственника, поступившего как чужак и предатель, и согласиться на дальнейшую совместную жизнь с ним никто не станет ни при каких условиях. Герой одного из мифов Юго-Восточной Австралии решает порвать всякие отношения со своими родственниками и навсегда покинуть землю своего племени только потому, что ему никто не дал еды, когда он вернулся с охоты голодным [21. С. 107-108]. В другом мифе родственники отказываются защищать человека и позволяют у себя на глазах убить его только потому, что он скрыл от них источник воды, когда всем хотелось пить. При этом среди тех, кто присутствовал и участвовал в наказании, были самые близкие люди: мать, братья матери, теща и т.д. [53. С. 97-98]. В этих мифах отразились глубоко укоренившиеся в сознании аборигенов моральные понятия. Нарушения такой традиции со стороны тех, кто не поделился пищей, будут носить исключительный характер и ни при каких условиях не станут традиционным нарушением. Нарушения со стороны тех, кто должен был наказать, но мог бы и простить – невозможны.

Таким образом, знаковые традиции можно разделить на две категории:

1) Имеющие традиционные нарушения вследствие противоречий между общеобязательными правилами и индивидуальными особенностями личностей и многообразием жизненных ситуаций.

2) Не имеющие традиционных нарушений вследствие соответствия жизненно важным основам общественной жизни или из-за широкого диапазона отклонений поведения и свободы выбора в рамках традиции, когда понятие нарушения не имеет смысла.

Неустойчивость у традиций первой категории появилась бы в том случае, если бы нарушение и правило стали меняться местами. Но это такой длительный процесс, что в первобытную эпоху он редко реализовывался, а реализовывался только с развитием цивилизаций. Например, в современном мире почти повсеместно насильственные браки по договору стали нарушением норм, а браки по любви стали традицией.

Неустойчивость традиций с широким диапазоном колебаний может быть обусловлена тем, что в таких условиях чаще появляются новации.

Традиции, воплощающие основы общественной жизни и глубоко коренящиеся в подсознании, всегда устойчивы. Их неустойчивость все же может проявляться при формировании новых архетипов мышления. Но такие процессы не затрагивают эпоху первобытности, а для этнографически описанных архаических обществ начинаются только после их активных контактов с цивилизацией. Например, этнографы могут наблюдать примеры того, как архетипы бережного и экономного отношения к природе, страха перед духом убитого животного или дерева сменяются архетипом «покорителя природы» и «временщика», разрушающего природу для своих нужд.

8. Адаптивные и неадаптивные традиции

 

Закономерности адаптации для традиции и новаций схожи, поэтому данная глава относится в равной мере и к новациям.

Эффект адаптивности, приспособления и полезности традиции приобретает конкретный смысл при указании критериев полезности. Если за критерий полезности взять субъективное осознание первобытным человеком вреда или пользы определенных традиций и отсутствие такого осознания, то почти все традиции будут адаптивными, так как человек, как правило, осознает, зачем он соблюдает традицию и видит в этом пользу (неважно, рациональную или иррациональную).

Если за критерий взять объективную пользу и объективный вред для выживания, то многие традиции окажутся неадаптивными. Например, объективный вред могут нести слишком расточительные жертвоприношения, тотемические запреты на съедобные виды животных и растений в условиях голода, чрезмерно жестокие и опасные для здоровья и психики обряды инициации (например, при инициации девочек могут быть нарушены их детородные функции, а при инициации мальчиков иногда нужно было принимать наркотические яды).

Каждая традиция может быть адаптивной как по обоим критериям, так и только по одному из них. Окуривание капканов и других охотничьих приспособлений субъективно отгоняет злых духов, а объективно перебивает запах человека. Употребление лечебных средств может субъективно облегчать боль и выгонять злых духов, а объективно непоправимо вредить здоровью.

Всякую культуру как динамическую систему можно рассматривать двояко: в аспекте фактически достигнутой ею приспособленности к среде и в аспекте потенциальной способности к адаптации, то есть в аспекте сохраненного культурой резерва пластической изменчивости, который делает возможным незаторможенный прогресс в сторону все более высоких форм. Может быть так, что какая-то культура хорошо функционирует в неизменной экологической среде, но оказывается бесполезной и беззащитной перед естественными колебаниями климата и биосферы.

Потенциальность, будучи возможностью, означает наличие различных альтернатив развития в критических ситуациях. Каждая из альтернатив может быть реализована не при всех, а только при некоторых условиях. В качестве системной характеристики потенциальность есть непроявленная реальность сложность системы, определяющая, чем данная система может стать при тех или иных условиях, и чем она не может стать ни при каких условиях [13. С. 75]. С культурой может произойти не все, что угодно, а только то, что содержится в ее потенциальной структуре [13. С. 78].

Характеристики потенциальной неактуализированной части системы нельзя измерить до ее актуализации [13. С. 76]. Поэтому, анализируя потенциал культуры, исследователь вынужден исходить из гипотетических альтернативных предположений.

Например, поиск и изготовление знахарями лекарств, которые не оказывают реального лечебного действия, могут ослабить иммунитет популяции и испортить генофонд, а могут случайно или интуитивно натолкнуть на действительно вылечивающие средства. Жертвоприношения могут зря портить добытое и отвлекать людей от поисков рациональных способов выживания, но могут сплачивать коллектив и приучать индивида жертвовать личными потребностями во имя общего блага.

Культура будет тем адаптивнее и в реальном, и в потенциальном отношениях, чем больше собранный ею массив информации подлинно отражает как ее собственные свойства, так и свойства окружающего мира. Если традиционные положения эмпирически ложны, в большей степени иррациональны, чем практически полезны, если вследствие этого культура не способна распознать подлинные причины встающих перед ней проблем и найти верные способы их преодоления, то она оказывается во власти стихийных изменений.

Возможно, тот факт, что в этнографически описанных культурах иррациональные и рациональные тенденции неразрывно переплетаются, обусловлен тем, что в первобытности те культуры, в которых иррациональные тенденции подавляли потребности приспособления и выживания, просто вымирали. Образованные такими культурами системы верований могли образовывать нечто вроде сети «поглощающего экрана», удерживающего их внутри единожды достигнутого уровня развития. Это происходит особенно в тех случаях, когда верования активно противодействуют приобретению знаний, позволяющих создавать новые технологии и отказываться от устаревших.

Хотя большинство системных признаков носит адаптивный характер, это не означает, что любые сравнительно небольшие изменения отдельных признаков всегда увеличивают или уменьшают приспособленность. Если же такое «нейтральное отклонение» оказывается большим, в следующем поколении по вероятностным причинам таких отклонений может появляться еще больше. Таким образом, исходное случайное отклонение может превращаться в закономерный процесс, ибо возникла положительная связь между поколениями, усиливающая определенный признак. Чем сильнее признак выражен в старшем поколении, тем сильнее он будет выражен в следующих поколениях. Появляется традиция, которая не имеет адаптивного значения, она не несет пользы, но она сохраняется, так как не несет и вреда.

Такие факторы могли начать свое действие еще в период антропосоциогенеза. Они присущи любой эволюции. Так, например, японские исследователи, изучавшие поведение обезьян, установили, что отношение самцов к самкам не является одинаковым в отдельных изолированных популяциях даже при аналогичных условиях среды. По их наблюдениям, в одних группах доминирует некий «принцип жестокости», это проявляется в значительном числе шрамов и следов от укусов на теле самок, тогда как в других группах отношение к самкам значительно более «мягкое». Было замечено, что «традиции» подобного рода, порождающие инстинктивные директивы типичного поведения, возникают чаще всего случайно. Однако агрессивное поведение самцов, наблюдаемое потомством и выучиваемое им, превращается в норму поведения всех следующих поколений [19. С. 494].

Указанными закономерностями можно объяснить различия между культурами, развивавшимися с одинаковой скоростью в одной и той же экологической среде. Если расово-биологические, ландшафтные, климатические, хозяйственные и мировоззренческие параметры у сравниваемых культур сходны, то возникает естественное предположение, что траектории развития и структура этих культур должны полностью взаимно накладываться и быть тождественными. Однако, как известно из сравнительной этнографии, ничего подобного не наблюдается. Можно было бы предположить, что культуры, достигнув одинакового технологического уровня (хотя, быть может, и по разным путям, поскольку они различались очередностью появления изобретений), оказываются различными потому, что в данном множестве культур (например, палеолитическом множестве какого-то региона) одни и те же цели реализуются разными способами. Однако это не объясняет различий между культурами, потому что не все цели одинаковы. Почти для всех первобытных и архаических культур характерны правила поведения, которые заведомо избыточны к инструментальной деятельности и интересам выживания. Их не удается логически вывести из каких-то потребностей. Поэтому для объяснения их возникновения необходимо строить модели с учетом фактора случайности и не абсолютизировать принцип адаптивности.

При изучении престижно-знаковых традиций не всегда возможна однозначная оценка адаптивности. Например, деформирования стопы ног, формы черепа, удаление и инкрустирование зубов, шрамирования, причудливые растягивания губ и мочек ушей и т.п. Такие деформирования иногда создают неудобства и несут вред их обладателям. Но с помощью таких культурных признаков тело становится «средством наглядной коммуникации» [1. С. 242]. Деформирования выполняют соционормативные функции и имеют приспособительный эффект в социальной среде.

9. Сущность и истоки новаций

 

Для понимания сущности и истоков новаций необходимо обратиться к периоду антропосоциогенеза, к появлению самых первых примитивных новаций.

Собирательство у приматов ориентировано на наличную потребительскую ценность даров природы. Если при этом применяются какие-либо «орудия», то они дополняют естественные органы непосредственно. Зачатки осознанного целеполагания выводят гоминид за пределы биологического приспособления к среде тогда, когда орудия стали дополнять естественные органы особей опосредованно. Процесс изготовления орудий и само орудие биологически нейтральны гоминиду (то есть не связаны с непосредственными потребностями организма или врожденными инстинктами), и они становятся посредниками между его действиями и потреблением. Биологически нейтральный временной интервал деятельности порождал возможность появления в психике непосредственно не наблюдаемых и генетически не обусловленных целей. Различие между наблюдаемыми и ненаблюдаемыми целями можно показать на примере многочисленных экспериментов с обезьянами. Если шимпанзе не может достать какой-либо интересующий ее предмет и видит поблизости палку, то она может догадаться использовать эту палку, чтобы достать предмет (наблюдаемая цель). Однако, если поблизости не видно палки, обезьяна не догадается отойти от вожделенного предмета и поискать палку (ненаблюдаемая цель).

Биологически нейтральный интервал деятельности у гоминид поддерживал необходимость закладывать при изготовлении орудий именно такие свойства, которые нужны при использовании этих орудий, хотя эти свойства до изготовления орудия существуют только в сознании гоминида. Таким образом, разрыв процессов изготовления и применения орудий приводил к тому, что в психике гоминид возникала новая, биологически не заложенная и не всегда полученная посредством подражания информация.

Когда конкретный архантроп или палеоантроп решил изменить обычный и удобный ему угол удара по камню, хотя никогда до этого не видел такого у других; бросил в воду засохшую шкуру и проверил, что с ней стало, хотя в этом не было особой необходимости; вырыл и попробовал съесть корень незнакомого растения, хотя не был уверен, что оно съедобно; соединил концы стебля и повесил его себе на шею или, замазав руки в грязи, начертил что-нибудь на теле, хотя не получил от этого какой-либо биологической пользы – все это были первые новации.

Какие закономерности делали возможными и управляли подобными актами творчества, беспрецедентными в природе? Наиболее обоснованный ответ на этот вопрос – гипотеза так называемого «опережающего отражения». Ее особенно интенсивно разрабатывали в 60-70-х годах в отечественной науке (А.Д.Урсул и др.).

Суть гипотезы в следующем: при превышении определенного уровня сложности система, чтобы вести себя адекватно окружающей среде, должна начать предугадывать ход будущих событий. Иначе она, сталкиваясь с изменением условий, в силу своей сложности и невозможности быстрой перестройки будет постоянно отставать в своих ответах на новые задачи. А.Д.Урсул объяснял опережающие информационные причинные цепи тем, что «кибернетические системы» осуществляют ценностный подход к многообразию воздействующих сигналов. Наличие подобных субъективных реакций приводит к тому, что вредность или полезность того или иного воздействия определяется не после того, как оно привело к биологически (или социально) вредному (или полезному) эффекту, а до этого. Отбор сигналов происходит посредством их кодирования. Сигнал выступает в качестве стимула внутреннего информационного моделирования внешних будущих событий [35. С. 94].

Впервые эту гипотезу начал разрабатывать еще основоположник кибернетики Норберт Винер. Понятие «опережающего отражения» у него трактовалось как особый вид обратной связи между системой и средой, который он назвал «телеологическим управлением» [8. С. 302-306].

Если обезьяна будет бессмысленно повторять вновь и вновь бесполезные попытки достать недоступный предмет, то человек, попробовав один раз, увидит, что простым способом предмет не достать. Он будет искать иные способы и искать не только действием, но и мыслью. Именно опережающее отражение в сознании порождает потребность объяснять явления окружающего мира и изменять образ своих действий.

Попытаемся построить гипотетическую модель появления в первобытную эпоху какого-либо нового орудия (например, копьеметалки). Древний охотник видел, что сила удара и дальность полета копья зависят от замаха. Длина замаха ограничена длиной руки, а удлинение копья ограничено его весом. Когда человек начал охотиться на крупных и быстрых животных, у него возникла потребность решить эту проблему с копьем. Он начинает предполагать или интуитивно предчувствовать то, как можно увеличить длину размаха, не увеличивая длины копья. Это ведет к попыткам использовать разными способами дополнительную палку вместе с копьем. Неудобные и неэффективные способы отвергаются и выбираются наиболее приемлемые, наиболее соответствующие образу копьеметалки. При этом человек соотносит свои смутные предположения с представлениями коллективного сознания, переданными ему традицией. Чем более определенно он представляет средства достижения своей цели, тем больше увеличивается доля новой информации в его сознании, а затем и в культуре. В связи с этим можно вспомнить, что К. Шеннон дал определение количества информации как меры снятия неопределенности, то есть отбора необходимых элементов из некоторой совокупности [31. С. 261].

Станислав Лем в своей знаменитой «Сумме технологий» мастерски проводит аналогию между биологической и технологической эволюциями, исходя из того, что эволюция как таковая должна иметь общие для всех явлений закономерности. Описывая появление нового вида, он не уточняет, что это за вид: вид животного или вид орудия, или, возможно, способ мышления. Эту аналогию не стоит считать возвращением к социал-дарвинизму и механическим переносом биологических законов на социальные. Это лишь способ образно представить то, что недоступно наблюдению. Хотя, в принципе, появление нового вида орудия можно проследить по археологическим источникам. Лем пишет: «Первые представители нового вида обычно малы, они обладают рядом примитивных черт, словно их рождению покровительствовала торопливость и неуверенность. Некоторое время они прозябают «полутайно», с трудом выдерживая конкуренцию видов, которые существуют давно, и которые оптимально приспособлены к среде. Но вот в связи с изменением общего равновесия, которое вызвано внешне ничтожным сдвигом в среде, начинается экспансия нового вида. Вторгаясь в уже занятые местообитания, новый вид убедительно доказывает свое превосходство над конкурентами. Когда же он входит в пустую, никем не занятую область, то происходит взрыв адаптивной радиации, «лучи» которого дают начало целому списку новых разновидностей. Исчезновение остатков примитивизма сочетается с множеством новых конструктивных решений, все более подчиняющих себе внешнюю форму и новые функции. Таким путем вид идет к вершине развития, становится тем, что дает название целой эпохе. Наконец, вновь возникают колебания равновесия» [19. С. 35].

В отличие от традиций, передача новаций – это не непрерывный процесс. Для определения прерывания потока новой информации существенное значение имеет определение времени, необходимого для превращения новации в традицию. Оно, по-видимому, зависит от цикличности функционирования группы, в которой укореняется традиция (внедряется новация). Расчет этого времени упирается в продолжительность жизни одного поколения. Если живо еще поколение, пережившее момент введения новации, иначе говоря, если этот момент еще жив в коллективной памяти общества, то новацию можно считать недавней. Вторая ступень старения новации заключается в том, что из живой памяти исчез момент введения новации, но еще хранятся впечатления от рассказов очевидцев этого. После этого обстоятельства новация основательно «выветривается» из общественной памяти как нечто новое и либо уже окончательно воспринимается как традиция, либо, отвергнутая, забывается. Расчет должен исходить также из уровня и интенсивности семейной межпоколенной связи. В случае, если этот уровень падет, то есть возрастает информационный барьер между поколениями «отцов» и «детей», «дети» будут склонны воспринимать как традицию то, что их еще живые и активные «отцы» все еще воспринимают как новацию [3. С. 163]. В первобытную эпоху подобная ситуация была исключена, уровень семейной межпоколенной связи был очень высок, показателем этого служит повсеместное распространение культа предков.

В реконструкции инновационного фонда первобытности наблюдается тенденция нарастания количественного, структурного и качественного многообразия проявлений феномена инноваций, выявляемых в первобытных истоках архаических культурных традиций. Так, если в начале 2-ой полвины XIX в. французские археологи характеризовали эпоху палеолита по нескольким типам грубых и примитивных орудий, то век спустя речь здесь шла о сотне четко различимых основных типов палеолитических орудий со множеством подтипов, локальных и хронологических подразделений, и каждый воплощал в овеществленном результате соответствующую новацию [37. С. 193]. Еще нагляднее за тот же период итоги проникновения к истокам первобытного изобразительного творчества: здесь вместо белого пятна в научных представлениях о начале архаической традиции предстали уже более 10 тыс. палеолитических изображений, причем, строго говоря, ни одно из них не является повторением другого, следовательно, несет черты соответствующей «микро-новации». Каждая «микро-новация» неповторимо сопряжена с другими уровнями новационного процесса – вплоть до взятой в целом грандиозной новации - общей возможности изобразительной фиксации окружающего мира, этой универсальной впоследствии традиции первобытности [37. С. 193].

Длиннейший период нижнего и среднего палеолита и все более короткие последующие периоды, показывают в целом ускорение развития первобытных культур. В соотношении традиций и новаций происходит перевес в сторону новаций.

10. Диахронные новации

 

Традиция в диахронном плане направлена из прошлого в будущее. Как направлена в диахронном плане новация?

Что касается направления новой информации в физическом времени, то, появляясь под воздействием потребностей настоящего, новация, так же как и традиция, направлена в будущее. Обратная ситуация (то есть передача информации из будущего) противоречит закону необратимости времени. Хотя соответствующие гипотезы о возникновении новационной информации не раз выдвигались [51. С. 76]. Логика рассуждений всех подобных гипотез находится в замкнутом кругу: мы получаем информацию из будущего, а в будущее она приходит от нас.

Диахронность новации следует понимать в плане межпоколенных взаимодействий. Допустим, что в межпоколенном взаимодействии новационная информация идет от младших поколений к старшим. Тогда новация в диахронном межпоколенном плане направлена противоположно традиции, передающейся всегда от старших к младшим. Такая ситуация возможна, но необязательна. Младшие поколения часто менее привязаны к традиции, так как не успели еще в полной мере воспринять все традиции, привыкнуть к ним и осознать их важность. Кроме того, младшие поколения более восприимчивы к новой информации, так как в процессе обучения для них одинаково новы как древние знания, так и нововведения. Привязанность к традициям тем более слабо выражена у подростков, если они еще не прошли обряда инициации, в котором получают эмоциональное потрясение, направленное не только на испытание зрелости, но и на внушение строго соблюдения традиций.

Такая психологическая тенденция обеспечивает не столько введение новаций именно младшими поколениями, сколько более легкое восприятие и освоение новаций по сравнению со старшими. Опытный охотник или мастер по изготовлению орудий лучше, чем начинающий молодой сородич, видит недостатки и достоинства технологий и способов охоты. Усовершенствования в них скорее введет он, чем его неопытный ученик. Новации в духовной культуре происходят под руководством колдунов, вождей и авторитетных старух. Недавно посвященные в обряды молодые сородичи не только не посмеют, но и, вероятно, не будут иметь мотивов изменять традицию.

Из этих правил возможны исключения. Н. Тиндейл описывает случай, когда новации исходили от представителя младшего поколения. В южноавстралийском племени Питья-Кдьяра исследователь наблюдал за юношей, который проявил необычайные способности, быстро усваивая знания, связанные с религиозными обрядами. Развив в себе умение придумывать («находить во сне») новые обрядовые песни и по-новому интерпретировать старые песни, он очень рано добился высокого авторитета в своей общине и за ее пределами. Он прошел обряд инициации гораздо раньше, чем его сверстники [50. С. 223].

В литературе об аборигенах Австралии, Океании и Южной Америки имеются сообщения, что за старшими мужчинами признавалось право сообща, после долгих обсуждений, вносить изменения в существующие нормы поведения, в правила проведения обрядов. Например, Хауит указывает, что старшие мужчины могли отменять пищевые табу для непосвященных и вводить другие, могли делать нововведения в правила, регулирующие брачные отношения [47. С. 89-90].

Новации такого рода всегда принимали форму «предписаний свыше», которые получены старшими мужчинами в духовном общении с силами потустороннего мира. Сакрализация новации нейтрализовывала конфликт с традиционными идеями и обычаями. Не исключено, что мистические откровения как особые психические состояния, действительно посещали те личности, в чьем сознании наиболее болезненно отразились противоречия в обществе. Скорее всего, такие «откровения» по своему сюжетному содержанию не выходили за рамки уже существующей в данной культуре мифологии и, в конце концов, оформлялись как продолжение и дополнение мифа.

11. Синхронные новации

 

Как было уже сказано, когда заимствуется чужая традиция, она воспринимается теми, кто заимствует, вначале как новация. Закономерности восприятия внешних импульсов между разными культурами (то есть в синхронном плане) в сжатом виде сводятся к следующему: внешнее воздействие воспринимается тем полнее, быстрее и легче, чем ближе находятся друг к другу контактирующие культуры в стадиальном, типологическом и прочих отношения, поскольку судьба внешнего импульса во многом зависит от того, насколько он совпадает с тенденциями внутреннего развития.

Можно выделить четыре основных типа контактов между культурами:

1) Максимальное воздействие культуры «А» на культуру «В», то есть полная ассимиляция культуры «В» культурой «А», с утратой всех элементов и особенностей культуры «В»;

2) Минимальное воздействие культуры «А» на культуру «В». Оно означает перенимание только какого-либо одного элемента материальной или духовной деятельности из культуры «А» в культуру «В», либо только упоминание в культуре «В» о существовании представителей культуры «А» и о некоторых их отличительных особенностях;

3) Минимальное взаимодействие культур «А» и «В», когда каждая из культур оказывает друг на друга минимальное воздействие;

4) Максимальное взаимодействие двух культур означает интеграцию части элементов культуры «А» в культуру «В» и части элементов культуры «В» в культуру «А», что приводит к утрате каждой из культур своих отличительных особенностей и слиянию культур «А» и «В» в новую культуру «N».

Четыре перечисленных типа являются крайними пределами. В чистом виде они встречаются редко. Подавляющее большинство контактов варьируется в диапазонах между этими крайними пределами.

Форма и мера заимствования зависят от сферы культуры, где происходит заимствование. Легче всего перенимаются традиции в материальной сфере, например, различные виды охотничьих и рыболовных ловушек, элементы одежды и т.д. Труднее происходят заимствования в духовной сфере, например, когда приходится согласовывать чужую и свою сакральные традиции, что отражается на сюжетах мифов. Почти невозможны заимствования в интимных, глубинных и определяющих главную специфику культуры сферах. Это сферы морали, свадебные обряды и обряды инициации. Отказаться от таких традиций могут только в случае полной ассимиляции.

Если между сообществами происходят постоянные контакты вследствие брачно-клановых связей, то могут заимствоваться не только чужие традиции, но и новации, еще не оформившиеся как традиция.

Важный фактор синхронных новаций – миграции. Миграции населения в зависимости от продолжительности и регулярности имеют безвозвратные и возвратные формы. Очевидно, что безвозвратные формы более радикально воздействуют на общество и культуру, увеличивают вероятность контактов с незнакомыми культурами.

По классификации Дж. Бердсела, миграции делятся на индивидуальные, общинные и племенные [54. С. 145]. Люди могли бежать в чужую общину или даже чужое племя в случае серьезных ссор, убийств или нарушения брачных норм. Общинные и племенные переселения происходили в условиях экологических катаклизмов, когда группы пытались спастись на чужой территории от бедствий и присоединиться к другим, более крупным и благополучным сообществам. Вряд ли переселение или бегство одиночек могло повлиять на чужую культуру. Скорее всего, пришельцы были в приниженном положении у тех, кто их принял, и потому пришелец подчинялся местным традициям и не смел придерживаться своих. Ксенофобия первобытных людей отвергала все отклонения от привычного, которые замечались у чужаков.

Неустойчивость социальных групп приводила к постоянным переливам населения с одной территории на другую, тем самым как бы нивелируя возникшие в разных местах нарушения демографического равновесия. Археологически эта картина фиксируется в изменении границ распространения отдельных культур.

Чужая традиция может изменяться внутри заимствующей культуры либо в ходе заимствования, либо после него. Будет или не будет изменено заимствование, зависит от его источника и от сопровождающих условий.

У Леви-Стросса есть описание того, как могли распространяться традиции, касающиеся брачных систем: «… некогда у Муринабата были только патрилинейные фратрии. Подсекции – недавнее введение, занесены несколькими туземцами, исключительными интеллектуалами и большими путешественниками, которые в совершенстве постигли механизм подсекций, обучаясь в чужих кочевьях. Даже когда они не понимали правила до конца, эти правила все равно пользовались значительным престижем… Однако, ввиду патрилинейного характера предшествующей системы, подсекции были определены неуклюже, и отсюда следовало большое число неправильных, с формальной точки зрения, браков, хотя родственные связи почитались всегда» [17. С. 72]. В этом примере заимствование в брачной системе изменялось по двум причинам: из-за недопонимания разносчиков новации и из-за наложения старой и новой брачных систем.

Заимствованные элементы орнамента или языка могли искажаться местными элементами. Заимствованные технологии зависели от стиля работы местных мастеров. Заимствованные мифы и ритуалы могли просто неправильно пониматься и перетолковываться по-новому.

12. Сильные и слабые новации

 

С.А. Арутюнов предложил разделять новации на «сильные» и «слабые»: «Инновация, которая укореняется в культуре и превращается в традицию, имеет решающее значение в эволюции общества. Ее можно назвать «сильной». Но и «слабые» инновации, которые не приживаются и отмирают, не безразличны для эволюции. Пускай нововведение отмирает и забывается бесследно, но за время своего существования оно расшатывает и ослабляет традиционные связи, делает их более податливыми для «сильных» нововведений. Отторгнув одну, другую, третью инновацию, ослабленные в борьбе с ними, традиции очередную инновацию отторгнуть уже не могут» [3. С. 161].

«Слабые» отвергнутые традиции могут не только «расшатывать» традицию», но и укреплять ее. Например, неудача в применении нового способа изготовления орудий или способа охоты и какие-либо несчастья в жизни коллектива, последовавшие за новацией, хотя никак с ней и не связанные, могут побудить людей отказаться от данной новации, так как она, в его представлениях, разгневала духов. После подобных неудачных новаций традиция будет охраняться ревностней, чем прежде.

Почему одни новации становятся «сильными», а другие – «слабыми»? Если внесенное в орудие труда усовершенствование было недостаточным для того, чтобы преимущества новации были очевидны и бесспорны, то новация не укоренялась в культуре, так как непривычные материалы и формы более трудно обрабатывались и менее эффективно применялись, чем привычные, навыки для которых доведены до автоматизма. Человек не склонен был видеть всех преимуществ того, что не освоено опытом многих поколений в сравнении с уже освоенным.

В целом на судьбу новации в первобытных культурах влияют два основных фактора:

1) Как поведет себя человек в необычных для него обстоятельствах (например, когда найдет незнакомый материал или не найдет в известных ему мифах объяснения каким-либо непонятным явления;

2) Как воспримет коллектив новацию (осудит, обрадуется, не заметит, не поймет и прочее).

Поведение индивида зависело от его творческого и интеллектуального потенциала. Отношение и индивида, и коллектива к новациям зависело от величины эмоционального сопротивления изменению традиций и от социального статуса новатора.

Предположим, первобытный человек подобрал камень, который не раскалывается, а плющится, то есть самородный слиток металла. Как он среагирует, если до сих пор ни с чем подобным его сородичи не сталкивались: Испугается и убежит, выбросит и забудет, удивится и начнет экспериментировать, спрячет или принесет в общину и всем расскажет?

Можно привести много примеров случайных обстоятельств, которые могли привести к «сильной» или к «слабой» новациям в зависимости от реакции индивида и коллектива: случайное попадание глины в костер открывало новые свойства материала и могло привести к изобретению керамики; дерево, которое упало и прижало животное, могло послужить прообразом ловушки; сплетение лиан могло подать идею моста через пропасть и т.д. и т.п. Наиболее показательный пример – это знаменитые австралийские метательные палицы – бумеранги. Концы обеих лопастей бумерангов выгнуты в форме серпа и лежат в разных плоскостях. Действие бумерангов основано на сложном аэродинамическом законе. Невероятно, чтобы древнему австралийцу пришла идея о создании орудия со столь изощренными свойствами. Скорее всего, была подобрана ветка или щепка, которая уже обладала такими свойствами, и оставалось только кинуть ее и заметить, что она может возвращаться. При благоприятных условиях индивид замечает полезный эффект, а коллектив одобряет и принимает. При неблагоприятных – наоборот.

Допустимо косвенно, по разным социальным и культурным признакам установить, в каких случаях эмоциональное сопротивление изменению традиций могло быть сильным, а в каких – слабым. Именно от этого зависело, будут ли последствия новационных действий индивида затухать или нарастать подобно лавине. Конечно, числовые соотношения будут иметь приближенный, сравнительный и вероятностный характер.

Эмоциональная привязанность к традиции в первобытных и архаических обществах увеличивается следующими факторами:

а) Отношение численности представителей старшего поколения к численности младшего поколения. Такая зависимость выводится из того, что у взрослых и стариков привязанность к традициям сильнее, чем у молодых;

б) Количество особо жестоких и устрашающих ритуалов во время инициации, в которых внушается строгое соблюдение традиций;

в) Количество мифологических сюжетов, описывающих страшные кары и несчастья за нарушение традиций.

От следующих факторов величина эмоциональной привязанности к традициям находится в нелинейной зависимости:

а) Полнота удовлетворения основных жизненных потребностей. Эту величину можно измерять как отношение получаемых калорий к требующимся калориям. Поучаемые калории можно проследить по объему и составу потребляемых ресурсов, а требующиеся калории – по численности и составу общины и по климатическим особенностям.

Если все сыты, одеты и здоровы, то не возникает потребности что-то изменять. И, напротив, если какие-либо потребности недостаточно удовлетворены, то люди вынуждены что-то менять в своих традициях для адаптации и выживания.

Слишком большое значение величины удовлетворения жизненных потребностей и слишком благоприятные условия могут уменьшать сопротивляемость новациям. Например, избыток пищи может стимулировать поиски новых способов хранения и переработки продуктов.

б) Количество отвергнутых новаций, сохранившихся в памяти старшего поколения. Память об отвергнутых новациях сохраняет недоверие ко всем новациям. Старшие сородичи приводят в пример неудачи прежних попыток изменить традицию. Неудачи при этом могут объясняться как кара предков либо как явное преимущество привычных обычаев.

Чрезмерно большое количество отвергнутых новаций делает их уже привычными, но главное – это показывает актуальность и необходимость изменений, и тогда старшее поколение склонно к компромиссам в охране традиций. То есть при переходе определенного числового предела (различного в конкретных случаях) фактор отвергнутых новаций сначала увеличивает привязанность к традиции, а затем уменьшает ее.

в) Частота контактов с соседними культурами. Неожиданное увеличение частоты контактов с другими культурами сначала усиливает эмоциональное сопротивление потоку новой информации. Но с дальнейшим увеличением частоты контактов они становятся привычными или даже необходимыми, если между общинами устанавливаются брачные отношения. В такой ситуации эмоциональное сопротивление при восприятии чужого, а значит нового, вынуждено ослабевать, и заимствований происходит больше.

г) Сложность конкретной части культуры. При изменении или попытке изменить различные обычаи, эмоции, вызванные этими изменениями, также будут различаться. Если предмет сравнительно прост, то его изменение сразу бросается в глаза и вызывает соответствующую реакцию. Если какой-либо предмет или обычай относительно сложен, то изменение его небольшой части не вызывает изумления или вообще не замечается. А усовершенствование и упрощение неудобных технологий, не имеющих магической нагрузки, может вызывать только поощрение со стороны сородичей. Однако предельно простые предметы, как правило, обладают свойством полифункциональности. Например, грубо обработанный камень или кость можно использовать в самых разных целях. Появление новой функции у традиционного орудия или правила – это тоже новация. Использование орудий или правил не по назначению – источник новационной информации. Новации идут по пути приспособления старой формы к новым функциям. Археологически смена функций орудием отражается несоответствием следов от использования и формы, неподходящей для использования в данных целях. Смену или добавление в первобытности новых функций к правилу поведения косвенно можно установить по полифункциональности правила в архаическом обществе, так как все функции этого правила вряд ли могли возникнуть одновременно.

Таким образом, величина сложности объекта культуры при малых и больших значениях уменьшает привязанность к традиционному образу и применению данного объекта, а при промежуточных средних значениях – увеличивает.

Какими способами можно измерить сложность элемента культуры? Сложность материального искусственного предмета можно установить по длине «алгоритма» его изготовления. Сложность морального правила – по количеству действий и ситуаций, которые оно регулирует. Сложность обряда – по длине «алгоритма» его исполнения. Сложность мифа – по количеству сюжетов и смыслов, которые способен представитель данной культуры увидеть в этих сюжетах.

Конечно, для первобытной эпохи невозможно выявить все перечисленные показатели и установить, какие культуры и когда были менее привязаны к традициям и склонны к новациям, или наоборот. Но стремление установить эти показатели позволяет понимать закономерности развития культуры и находить методы систематизации данных, подчиненные внутренним закономерностям изучаемой культуры.

13. Динамика классификационной структуры традиций и новаций

 

Структура традиций и новаций в каждой культуре не является статичной. Явления культуры как бы перетекают из одного класса или вида в другой. Устойчивые традиции становятся со временем неустойчивыми. Неустойчивые традиции порождают «слабые» и «сильные» новации. «Сильные» новации становятся устойчивыми или неустойчивыми традициями (см. схему № 3). Утилитарные традиции могут терять свою утилитарность и выполнять чисто знаковые функции. Неадаптивные традиции и новации могут в изменившихся условиях давать адаптивные эффекты. Скорость такой динамики будет непостоянной от поколения к поколению.

Динамика культуры будет изменять объем каждого класса и вида традиций и новаций. Чем больше в культуре неустойчивых традиций и сильных новаций, чем больше в ней традиций с большим диапазоном колебаний, тем она динамичней и тем быстрей она развивается. Чем больше в культуре устойчивых традиций по сравнению с неустойчивыми, тем она консервативней. Если среди «слабых» новаций большинство укрепляют традиции, то культура более консервативна. Если большинство «слабых» новаций расшатывает традиции, то культура более динамична. Чем больше количество диахронных новаций по отношению с синхронным, тем выше уровень и потенциал развития культуры. Чем больше из культуры исходит синхронных традиций, тем выше уровень ее развития, так как ей есть чем поделиться с другими культурами.

Стоит заметить, что, оценивая количество типичных явлений культуры, не всегда возможно адекватно оценить индивидуальное качественное влияние каждого из них. В такой ситуации необходимо исходить из альтернативных гипотез, одна из которых может оказаться адекватной действительному прошлому.

Объединять все традиции и новации в одну структуру и рассматривать их общую динамику, можно только исходя из того, что они подчиняются одним общим для них закономерностям. С целью выявления этих закономерностей следующая 2-ая часть исследования обращается к более обширным (более глубоким) системным уровням культуры.

 

 

II. СИСТЕМНЫЕ СВОЙСТВА ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ

 1. Информационно-энтропийные свойства традиций и новаций.

 

Традиция создает коммуникационные связи, благодаря которым общество существует не как хаос индивидов, а как слаженная иерархия коллектива. Роль традиций состоит именно в этом поддерживании общества как не-хаоса. Сообщества животных хотя и регулируются биологически выработанными поведенческими нормами, но у них крайне узка вариативность индивидуального поведения по сравнению с человеческим поведением. У человека эта вариативность безгранично широка, так как почти каждый человек – это многогранная личность. Поэтому безграничен был бы и хаос межиндивидуальных отношений, не упорядочивай его постоянно действующая культурная традиция [3. С. 130].

В теории систем меру хаоса называют энтропией. Термин «энтропия» (от греческого en – в и trope – превращение) изначально применялся в физике как мера способности энергии к превращениям в термодинамических системах. Понятие впервые ввел физик Р. Клаузиус (XIX век) во втором начале термодинамики, согласно которому в замкнутых системах энтропия всегда увеличивается. По Клаузиусу, энтропия – это функция состояния термодинамической системы, характеризующая направление протекания самопроизвольных процессов в системе и являющаяся мерой их необратимости.

Л. Больцман (1877 год) обосновал статистическую интерпретацию энтропии, доказав, что эволюция замкнутой системы осуществляется в направлении наиболее вероятного распределения энергии по отдельным подсистемам. При этом для обратимых процессов величина энтропии остается неизменной, так как и предыдущее, и последующее состояния системы будут равновероятны. Уже Больцман считал, что энтропия характеризует недостаточную информацию [36. С. 904].

Распределение энергии одновременно означает и распределение информации. Данное обстоятельство предопределило то, что при создании теории информации в нее была включена категория энтропии.

После построения К. Шенноном теории информации (1948 год) оказалось, что формулы Шеннона для информационной энтропии и формула Больцмана для термодинамической энтропии тождественны [32. С. 123].

В работах Бриллюэна было доказано, что это не просто формальное совпадение, а глубокая связь термодинамики и информационных процессов. Бриллюэн рассматривал передачу системе информации как усовершенствование и упорядочивание ее внутренних связей, ведущее к уменьшению её энтропии и усложнению. Уменьшение энтропии означает и увеличение вероятности более сложного и упорядоченного состояния системы, так как простые и неорганизованные состояния более вероятны, чем сложные. Бриллюэн считал, что человеческий мозг и мысль создают отрицательную энтропию – негэнтропию, так как создают новую информацию [7. С. 73].

Эти положения дают возможность применять понятия и категории теории систем и теории информации к изучению законов развития культуры.

Сдерживая хаотичность общества, традиция тем самым поддерживает величину энтропии социальной системы в целом на одном уровне. Что же является причиной того, что традиции не дают энтропии увеличиваться?

Возможно, ответ на этот вопрос существует и связан с зависимость между энтропией и обратимостью. Обратимые процессы в системе означают, что система потенциально содержит в себе возможность уменьшения энтропии, потому что обратимость процесса обеспечивается наличием дополнительных взаимосвязей между частями и подсистемами системы, ведь обратить нечто вспять можно, только имея с ним связь. Дополнительные взаимосвязи означают более сложную организацию, а значит, меньшую вероятность данного состояния и меньшую энтропию.

Обратимость культурной традиции означает, что текущая форма традиция потенциально и эксплицитно содержит в себе все предыдущие традиции, в виде форм мышления и схем поведения и восприятия. Даже современная культура высокоразвитых цивилизаций - это только верхушка айсберга по сравнению с архаичными формами мышления и поведения присущими каждому индивиду и всему обществу. Передача традиций в первобытном коллективе является обратимым процессом, потому что в борьбе за выживание в связи с малой численностью и короткой продолжительностью жизни основные носители традиций из старшего поколения могли погибнуть, не успев в полной мере передать свой опыт следующим поколениям. Часть традиций может забываться в связи с редким или бесполезным их применением, из-за изменившихся условий среды или изменившихся отношений в коллективе. Возможен отход к прежним менее развитым состояниям в слишком благоприятных для присваивающего хозяйства условиях, когда не требуется прилагать особых усилий для выживания и без надобности могут оказаться уже освоенные технологии и устоявшиеся обычаи. Итак, сдерживать энтропию культуры традиции могут вследствие того, что они обратимы.

Традиция – это ни что иное, как некая информация. Выше было приведено, что К. Шеннон определил количество информации как увеличение или уменьшение неопределенности передаваемых сведений (сигналов). Эту теорию развил нейрофизиолог У. Эшби. Он представил меру информации, содержащейся в объекте «А» относительно объекта «В» как минимальную длину «программы», «алгоритма», на основе которого можно преобразовать объекте «А» в «В». Чем длиннее этот «алгоритм, тем сложнее объект. Информация означает снятие тождества, однообразия и имеется там, где существует разнообразие, различие. Если объекты не различаются, то их совокупность не содержит информации более чем в одном из объектов. Если объекты «А» и «В» тождественны, то длина алгоритма их преобразования друг в друга будет равна нулю. Чем больше в системе отличающихся друг от друга объектов, тем она сложнее, тем больше в ней информации и тем меньше ее энтропия [41. С. 177-180]. В свою очередь определять разнообразие следует вычленением однообразных, неизменных, неварьирующихся, специфических элементов – инвариантов [41. С. 185-189].

Из этих положений Эшби напрашивается аналогия с передачей традиций и возникновением новаций. Новация редко возникает сразу в готовом законченном виде. Она представляет собой постепенное изменение традиции. Чем больше предшествующая традиция, (объект «А») отличается от последующей традиции (объект «В»), тем сложнее внедрение и освоение последующей традиции (то есть больше длина алгоритма превращения «А» в «В»). Чем больше новация отличается от традиции, тем большую информацию (негэнтропию) она вносит в культуру, тем разнообразнее становится культура, то есть в ней содержится больше инвариантов (больше обычаев, больше видов орудий, больше мифов и т.д.).

Совокупность традиций стремится сделать общество закрытой системой, то есть минимально подверженной внешним влияниям, которые могут изменить существующие в системе связи, а значит, изменить традиции. В закрытых системах энтропия увеличивается (согласно второму закону термодинамики, распространяющемуся на все системы). Выше было показано, что традиции поддерживают энтропию общества на одном уровне. Такое противоречие со вторым законом термодинамики разрешается тем, что традиции стремятся сделать передачу всех норм и обычаев необратимой, неизбежной, а изменения недопустимыми. Иначе говоря, увеличить вероятность существования в будущем традиций прошлого и уменьшить вероятность новаций. Достижению этой цели служат все повседневные привычки, внушения детям, требования старейшин, страх перед гневом духов предков. Традиция становится все более необратимой, система более закрытой, и на определенном этапе традиции начинают увеличивать энтропию. Изменившиеся условия среды и потребности коллектива, а также изменившиеся личные качества составляющих коллектив индивидов требуют новых форм организации и упорядочивания своих взаимосвязей, в то время как традиция не позволяет перейти к новым формам. Сталкиваясь, противоположные тенденции дезорганизуют общественные отношения, дезорганизуют обычные до этого эмоциональные реакции и логические ассоциации у людей.

Все сложные самоорганизующиеся системы (общество именно такая система) всегда открытые и неравновесные, поэтому в них постоянно присутствуют факторы, уменьшающие энтропию, если ее увеличение грозит разрушением и гибелью системы. Чтобы компенсировать увеличение энтропии, производимой открытой самоорганизующейся системой, она занимается непрерывным извлечением упорядоченности из окружающей среды [40. С. 75-76].

Извлечение негэнтропии из окружающей среды, то есть появление в системе новой информации, для социальных систем означает, во-первых, использование ресурсов природы, во-вторых, изменение способов этого использования, то есть появление новаций, которые уменьшают социальную энтропию. Новация со временем становится традицией, и вновь уровень энтропии сохраняется какой-то период стабильным, а затем начинает увеличиваться, как это было описано выше.

Для того, чтобы в системе началось уменьшение энтропии и образование новой структуры, ее открытости и неравновесности недостаточно. Необходимо также, чтобы освобождение от энтропии превысило некоторое критическое значение. Это означает, что уровень внешнего воздействия на систему также должен превысить какое-то критическое значение [13. С. 139].

Внешние воздействия вызывают отклонения параметров системы. В теории систем отклонения обозначают понятием флуктуация (от латинского fluktuatio – колебания). Флуктуации происходят в точках бифуркации (от латинского – bifurcus – раздвоенный), в которых неизвестно, по какому пути развития пойдет система. Теорию бифуркаций начали разрабатывать А. Пуанкаре и А.М. Ляпунов. Если величина флуктуации не превышает прежних параметров системы, то есть колебания элементов не отклонились от нормы настолько, что вместо старых связей основные взаимодействия между элементами стали проходить по новым, то система остается диссипативной (от латинского dissipatio – рассеивание). Родоначальником теории диссипации был И. Пригожин. Диссипация системы означает переход энергии и информации упорядоченного процесса в энергию и энтропию неупорядоченного процесса [24. С. 168].

В равновесных замкнутых системах диссипация уничтожает исходную упорядоченность. Например, такую роль играет теплопроводность для термодинамического равновесия или наследственность в вырождении абсолютно эндогамных. В неравновесных открытых системах диссипация служит средством распространения необходимых для возникновения новой структуры взаимодействий, усиливая влияние флуктуаций [24. С. 140-141].

Будем считать, что применительно к развитию общества флуктуация означает отклонение параметров какой-то подсистемы общества и культуры или отдельных элементов этих подсистем от их обычных показателей. Элементом может выступать отдельная технология или обычай, подсистемой – несколько взаимосвязанных обычаев. Параметрами могут выступать адаптивность, сложность, распространенность, освоенность, частота используемости обычаев и технологий, их взаимосвязанность и др. Флуктуация будет нарушением равновесия и согласованности между частями системы, кризис, вызывающий регресс или прогресс в развитии данной подсистемы культуры или всего общества в целом. Это и есть точка бифуркации, в которой система делает выбор. В данном случае выбор между традицией и новацией.

На величину флуктуаций в культуре воздействуют три основных фактора:

1) Интенсивность попыток применения новаций, зависящая от способностей индивидов, от их творческого потенциала;

2) Сила давления традиций, зависящая от эмоциональной привязанности к ним;

3) Информация из внешней среды, имеющая по отношению к обществу случайный характер.

Случайность может способствовать как укреплению традиций, так и внедрению новаций. В общем смысле случайность – это то, что появляется независимо от внутренних закономерностей системы.

Это столкновение независимых законов, каждый из которых будет случайностью по отношению к другому. Первые два фактора будут подробнее рассмотрены в следующей части работы, а фактор случайности был рассмотрен в предыдущей первой части.

Флуктуации имеют принципиальное значение, ограничивая пределы применимости второго закона термодинамики лишь большими (содержащими неизмеримо много элементов) системами, для которых флуктуации значительно меньше самих флуктуирующих величин. Эти закономерности были обоснованы в так называемой «теореме Пригожина»: «при внешних условиях, препятствующих достижению системой равновесного состояния, стационарному (неизменному во времени) состоянию системы соответствует минимальное производство энтропии» [36. С. 585]. Именно эти закономерности в социальных системах позволяют традициям поддерживать энтропию на постоянном уровне, а новациям все больше и больше увеличивать негэнтропию, то есть усложнять культуру.

Конкретная новация затрагивала лишь какую-то небольшую часть орудия, ритуала, речевых выражений, способов добычи средств существоания. Ни орудие, ни ритуал, ни языковая форма не могли появиться соазу в готовом виде. Каждое отклонение от обычного состояния занимало такую ничтожную часть всей культуры и хозяйства, что по отношению к самой этой части отклонение было максимально возможным в данных условиях. Это означает, что флуктуация была значительно больше самих флуктуирующих величин.

Например, когда человек впервые зашлифовал каменное орудие, то во всем коллективе, куда входил этот человек, не произошло никаких значительных изменений. Но в самом орудии и в сознании этого человека шлифовка произвела значительные изменения. Шлифовка увеличила сложность орудия, так как удлинился «алгоритм» его создания; стандартизировала форму орудия, а это вызывает стандартные (более упорядоченные) приемы изготовления и использования орудия; внесла разнообразие в производственную практику.

Если вновь потребуется отшлифовать орудие, человек может возобновить это состояние, сохранив в памяти навык и научив ему сородичей. Таким образом, подсистемы «орудие» и «навыки обработки и использования», уменьшив свою энтропию, затем не позволяют ей увеличиваться. Такое отклонение энтропии в подсистемах уменьшает величину энтропии всей культуры, потому что величине энтропии присуща аддитивность. Аддитивность (от латинского additivus – придаточный) означает, что величина, соответствующая целому объекту, всегда равна сумме величин соответствующих его частям, каким бы образом объект не разбивался на части.

С течением времени при благоприятствующих условиях общая энтропия общества и культуры уменьшается все больше, флуктуации в подсистемах происходят все чаще, количество информации, содержащейся в культуре, увеличивается в прогрессии, развитие общества ускоряется.

2. Влияние помех и искажений на передачу традиционной и новационной информации

 

Передача и традиционной, и новационной информации, как и передача любой информации, производится посредством определенных сигналов. Сигнал – это то, что обеспечивает отражение одного объекта в другом. Соответствие между состояниями двух объектов устанавливается с помощью взаимодействия с промежуточными объектами. Такие промежуточные объекты и называются сигналами. Сигнал есть средство перенесения информации в пространстве и времени [32. С. 125]. Каждое исполнение обычая можно считать сигналом в процессе передачи культурной информации.

Условия, обеспечивающие установление, и способствующие сохранению сигнального соответствия состояния, называют кодом. Посторонние воздействия, нарушающие это соответствие, называют помехами или шумами. Нарушение соответствия может происходить не только вследствие помех, но и из-за рассогласования кодов взаимодействующих объектов [32. С. 126]. Рассогласованность или согласованность кодов культурной информации можно понимать как наличие или отсутствие взаимопонимания между разными поколениями и разными сообществами, а также степень этого взаимопонимания.

«Шум» среды может обеднить информацию, но он может быть источником информации. Ведь и мутации представляют собой такой «шум», то же самое можно сказать и о влиянии одной культуры на другую. «Шум» может быть источником информации только в условиях, когда эта информация является элементом множества, характеризующегося высокой степенью организации. Искажение информации вследствие «шума» представляет собой в этом случае переход от одного вида организации к другому [19. С. 351].

Представим передачу какого-либо обычая как направленный поток информации, в котором каждое старшее поколение будет источником информации для современного ему младшего поколения, а каждое младшее поколение – адресатом. За основу возьмем классическую схему Шеннона (см. схему № 4). По аналогии получим культурно-социологическую интерпретацию этой схемы для первобытных культур (см. схему № 5).

В качестве передатчика информации выступают объяснения, показ, внушения, инициация. Переданные таким образом традиции усваиваются младшим поколением в виде подражания взрослым, тренировок в освоении навыков, игр с инсценировкой жизни взрослых или мифов. Для синхронных традиций источником и адресатом традиций являться разные сообщества и культуры. Аналогичную схему можно построить и для возникновения новаций: в качестве источника информации будут выступать «новаторы», а в качестве адресата – все, среди кого распространяется новация.

В качестве помех, воздействующих на передачу традиции, по схеме № 5, выступает вся совокупность социальных и экологических условий, в которых передается обычай. Сюда входят природная среда, популяционные показатели, другие обычаи, индивидуальные особенности людей – носителей данной культуры.

Можно предположить, что чем больше количество других разнообразных обычаев, чем чаще и резче изменяются природные условия и популяционные демографические показатели, чем сильнее психологические различия между личностями – тем бóльшие помехи воздействуют на традицию, тем больше вероятность увеличения ее энтропии и меньше вероятность, что традиция останется неизменной. Следовательно, чем больше общий информационный объем культуры, тем чаще и быстрей в ней появляются новации.

При условии относительного разнообразия и богатства традиций, эмоциональная привязанность к традиции будет в меньшей степени тормозить изменение традиций по отношению к интенсивности этих эмоций. Иначе говоря, как бы ни держались за «старое», «новое» появляется неизбежно. Рассмотрим противоположную ситуацию, когда общество обладает минимальным количеством традиций. Увеличение и изменение традиций зависят тогда от увеличения «помех». Если помехи среды уменьшаются по сравнению с прежними этапами развития данной культуры или остаются стабильными (контактов с соседями почти нет, климат стабильный, ресурсов достаточно, выдающиеся личности не проявляются), то культура регрессирует.

Анализу помех, искажающих воспроизводство культурной информации (то есть факторам взаимодействия традиций и новаций), посвящена следующая 3-я часть исследования.

 

III. ФАКТОРЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ТРАДИЦИЙ И НОВАЦИЙ

 1. Экологические факторы

 

Человек – биосоциальное существо, поэтому развитие общества и культуры с примитивным уровнем технологии особенно сильно зависит от биологической природы человека, а значит от колебаний в биосфере и климате. Экологическая обстановка – это постоянно присутствующие объективные условия функционирования традиций и новаций. Влияние экологических факторов, так или иначе, затрагивает все сферы культуры. Общество является подсистемой более обширной системы – биосферы, а затем и геосферы, поэтому экологические факторы требуют особенного внимания. Здесь им не будет отдельно уделено того внимания, которого они заслуживают. Дело в том, что экологические факторы, носящие интегральный характер, в любом случае прямо или косвенно рассматриваются во взаимодействии с другими факторами.

В данном разделе необходимо затронуть только некоторые самые общие вопросы влияния экологических факторов на первобытные культуры. Как изменяются передача традиций и внедрение новаций в периоды ухудшения экологической обстановки и голода по сравнению с периодами изобилия пищи?

Периоды голода могут повлиять на изменения в пищевом рационе, так как идет интенсивный поиск новых съедобных растений и животных. В периоды изобилия пищи усиливаются потребности в способах долговременного сохранения пищевых излишков. Только в периоды изобилия люди могли позволить себе экспериментировать с разными способами приготовления однообразных продуктов. Кроме того, появляется больше свободного времени для художественного творчества.

При длительных очень благоприятных условиях снижается общая приспособительная активность. Если неблагоприятные условия длятся в течение жизни многих поколений, то сначала усиливается приспособительная активность, изобретаются новые виды жилищ, одежды, оружия и т.д., но при достижении оптимального приспособления к данной экологической системе новационная активность прекращается, традиции становятся устойчивыми. Постоянная напряженная борьба за выживание принуждает мышление крепко держаться за традиции, которые уже доказали свою эффективность. Развитие культуры в такой ситуации замедляется и вовсе останавливается на одном уровне.

2. Демографические факторы

 

Человек – основной компонент производительных сил, следовательно, чем глубже в первобытность с ее крайне низким уровнем развития техники, тем существеннее становилась роль мускульной силы и навыков самого человека. Величина трудоспособного населения, его распределение во времени и в пространстве, его соотношения с нетрудоспособной частью общества – все это имело прямое отношение к жизнестойкости первобытных коллективов и их способности к развитию. В первобытную эпоху социально-экономические различия между племенами были сравнительно невелики, поэтому влияние количественных факторов сильнее всего проявлялось именно на ранних этапах истории человечества.

В большинстве случаев количественные факторы служили лишь усилителями тенденций развития, сложившихся независимо от них.

Историю общества можно представить как непрерывную цепь меняющихся демографических ситуаций. Основные демографические показатели: численность групп населения, плотность населения, смертность, рождаемость, продолжительность жизни, брачность. Очевидно, что колебания этих показателей не могли не отразиться на развитии культуры. Демографические показатели при моделировании развития культуры можно рассматривать как «промежуточные переменные», так как любые социальные явления опосредуются через структуру и динамику населения.

По этнографическим данным, для малых популяций (а именно такие популяции характерны для первобытности) характерна крайняя неустойчивость демографических параметров, которые из года в год дают сильные отклонения от среднестатистических величин.

При прочих равных условиях, бóльшая по численности популяция имела более значительный производственный потенциал. Кроме того, развитие производства и других форм общественной деятельности всегда шло по пути разделения трудовых функций, ясно, что многолюдные группы имели больше возможностей для такой дифференциации. Бóльшая численность позволяла охватить бóльшую площадь территории для собирательства и охоты и более эффективно разделить группу для использования жизненных ресурсов территории.

Психические константы (объем оперативной памяти, объем внимания, пороги восприятия) стабилизируют традицию и блокируют пути ее преобразования новациями. Увеличение численности коллектива позволяет расширять суммарное значение этих психических констант: то, что не успели запомнить или заметить одни индивиды, могут запомнить или заметить другие. Вероятность этого увеличивается с увеличением численности.

Рождаемость и смертность обуславливают специфику возрастной структуры населения. Уменьшение смертности обычно приводит, прежде всего, к росту числа детей и людей пожилого возраста (то есть групп населения, не участвующих непосредственно в процессе естественного воспроизводства), а следовательно, уменьшение смертности ведет к уменьшению рождаемости. Увеличение рождаемости из-за повышенной смертности детских возрастов обычно приводит к увеличению смертности. В свою очередь, смертность оказывает влияние на рождаемость, сокращая продолжительность детородного периода у женщин.

Увеличение числа детей стимулировало более активный труд, а значит, усиливала потребность в большей производительности труда и более эффективном использовании технологий. Это увеличивало вероятность усовершенствования технологий.

Если в возрастной структуре преобладает старшее поколение, то есть «учителя», то традиции усваиваются младшими поколениями лучше, чем, если бы преобладали «ученики». Если в какой-то период значительно преобладают женщины, то повышается вероятность изменения традиций в той части деятельности, которой занимаются преимущественно женщины.

Некоторые факты показывают, что прирост населения у низших охотников и собирателей мог быть довольно высоким. Если у австралийских аборигенов в период серьезных голодовок умирало очень много детей, то в последующие годы демографический баланс восстанавливался, так как повышалась рождаемость и уменьшалась смертность. Сходная картина наблюдалась на некоторых других территориях в периоды их первичного заселения. Однако, когда плотность населения на них достигала определенных размеров (20-30 % от теоретически возможного), рост населения резко замедлялся [10. С. 434].

Длительная тенденция уменьшения численности ведет к тому, что численность последующих поколений всегда меньше предыдущих. «Приемников» традиции всегда меньше «передатчиков». В такой ситуации сужается и ограничивается поток информации, на него влияет все меньше искажений, но полнота и интенсивность передачи традиций также уменьшаются. Вероятность появления новаций стремится к нулю, а традиции становятся все более примитивными.

В обратной ситуации, когда численность популяции постоянно увеличивается и количество последующих поколений всегда больше предыдущих, информация, передаваемая от поколения к поколению с каждым разом все больше рассеивается, на нее влияет все больше искажений, увеличивается частота флуктуаций и вероятность появления новаций.

Для первобытных языков характерна нестабилизированная и диффузная семантика [20. С. 73]. В небольшом сплоченном коллективе с примитивными формами труда и быта люди привыкают разговаривать намеками и понимать друг друга с полуслова, потому что сама обстановка создает благоприятные условия для апперцепции (зависимости восприятия от предшествующего индивидуального опыта). Уменьшение численности обуславливает усиление размытости семантики в языке первобытной культуры. Существование коллектива, состоящего из тесно связанных членов, преследующих общие цели, предполагает способность взаимопонимания на достаточно глубинном уровне. Смысл слова может быть только разгадан во фразе и в конкретной обстановке, в определенной внешней ситуации. В узкой группе каждое действие одного из членов является для других членов высоко информативным [42. С. 10]. Если связи между членами коллектива ослабляются, что происходит при увеличении численности, то общение возможно лишь на уровне первичной семантики.

Размеры общин определялись продуктивностью природной среды и регулировались социально-экономическими факторами. Нижний предел – необходимость наличия не менее 4-6 трудоспособных мужчин для нормального ведения охотничьего хозяйства и обороны от врагов, верхний предел – невозможность существования крупных групп при отсутствии развитой родовой организации и системы управления (несколько десятков человек).

Отдельные общины у высших охотников объединялись в более крупные общности в несколько сотен человек, отличавшихся тенденцией к эндогамии. Общепринятый термин для таких общностей – племя. Ограниченные размеры племен диктовались ростом изоляции, связанной на первых этапах формирования племени с переходом к оседлости. Иная ситуация была в бедных пищей районах, где высокая подвижность населения облегчала контакты, а контакты укрепляли широкую социальную сеть, без которой в условиях сильной ограниченности ресурсов невозможно было выживание.

Низшая граница размеров племен диктовалась условиями выживания относительно эндогамных групп при наличии запретов на браки с ближайшими родственниками. Мелкие популяции размером 100-150 человек неизбежно вымирали, только группы, насчитывающие минимум 200-300 человек, имели шансы выжить в условиях эндогамии при высоких рождаемости и смертности. Высшая граница размеров племен определяется степенью интенсивности контактов в условиях бродячего или оседлого образа жизни при отсутствии транспорта. Если племя разрастается до таких размеров, что его окраинные общины уже не могут поддерживать контакты между собой, то эти общины «отпочковываются» от племени [10. С. 131].

Процессы распада и интеграции общностей влияли на изменение традиций в области моральных норм. В первобытном родовом обществе под защитой моральных норм стояли только члены данного рода или племени. Обязанность соблюдения этих норм также распространялась только на членов данной общности, по отношению к чужим эти нормы недействительны. По мере интеграции разных общностей или наоборот – их распада и деления – размывались критерии деления на своих и чужих. В периоды такой неопределенности трансформировались и нормы взаимоотношений.

Увеличение численности может происходить, в том числе, и от увеличения продолжительности жизни. У первобытных охотников и собирателей, по антропологическим данным, средняя продолжительность жизни составляла 19-25 лет. Но эти цифры получены с учетом высокой детской (до 15 лет) смертности. Носителями традиций были взрослые, поэтому гораздо важнее значение средней продолжительности жизни лиц, доживших до 15 лет, а оно по разным оценкам доходило до 27 лет. Некоторые же люди (до 8 %) доживали до 50-60 лет. Как правило, женщины жили на 2-4 года меньше мужчин, что было следствием тяжелого каждодневного труда и частых родов в антисанитарных условиях [10. С. 442].

Изменение половозрастной структуры смертности изменяет погребальные обряды, так как захоронение женщин, детей, мужчин и людей с разными социальными статусами проводилось по разным обрядам. Изменение уровня смертности в этих группах изменяло частоту и форму захоронения для этих групп и менялись соответственно все связанные с этим обычаи.

Увеличение продолжительности жизни может быть связано не только с благоприятными экологическими условиями, но и с сознательной заботой о стариках и развитием медицины. В этом принципиальное отличие культурной эволюции от биологической, забота о стариках становится одним из факторов прогресса.

Какие бы дегенеративные процессы ни сопутствовали старости, они не влияют не дальнейшее течение биологической эволюции вида. Старость животных отодвинута за пределы естественного отбора и не поддается уже его вмешательству, так как прекращается половая активность. И это касается не только дегенеративных изменений, но и долголетия. Эволюция не ставила задачу о поддержании регулировки живого существа в течение сколь угодно долгого времени. Все ее мастерство было направлено на другое – она стремилась к долголетию видов, к бессмертию надындивидуальной жизни как суммы уравновешивающих изменений в масштабе биосферы [19. С. 437-439]. В эволюции культуры долголетие вида достигается за счет увеличения долголетия индивида. Так как опыт, накопленный человеком на протяжении жизни, может многократно передаваться всем сородичам, а не только непосредственному потомству. И к старости передача опыта только усиливается.

Продолжительность жизни влияет на скорость смены поколений. Уменьшение продолжительности жизни и соответственно быстрая смена поколений ведут к тому, что сложный и объемный производственный и вообще культурный опыт не успевают ни сформировать, ни передать, ни освоить. При уменьшении скорости смены поколений ситуация меняется на противоположную. На проявление новаций быстрая смена поколений влияет отрицательно, потому что в первую очередь передается информация, содержащаяся в общепризнанной и закрепленной традиции, а новационные тенденции могли упускаться или откладываться как несущественные.

Условная продолжительности поколения для первобытного человека чаще всего принимается за 20 или 25 лет. Время рождения первого ребенка примерно 18 лет. У женщин после 40 лет обычно заканчивается репродуктивный период. Разумеется, для мужчин эти границы несколько отличны, но этими отличиями можно пренебречь, поскольку неясно, как их фиксировать. Таким образом, мы приходим к 22 годам как длительности репродуктивного периода и, следовательно, скорости смены поколений. Но это только потенция, которая не всегда реализовывалась, так как реальная доживаемость оказывается ниже рубежа 40 лет, что еще сокращает среднюю реальную длительность поколения до 18-20 лет [10. С. 312]. В зависимости от колебаний скорости смены поколений, в течение от 18 до 27 лет, люди должны были успеть в полной мере передать все традиции и опыт и сформировать какие-либо новации, если возникает такая потребность, или, по крайней мере, передать следующему поколению осознание необходимости усовершенствовать какую-либо сферу деятельности.

Хозяйственная роль женщины была велика. Особенно это проявлялось в районах умеренного и жаркого поясов, где собранная женщинами пища составляла до 70-80 % рациона. В обязанности женщин вменялось, кроме того, забота о воде и топливе, приготовление пищи, перенос утвари в течение длительных переходов, строительство жилища. Тяжелый труд приводил к быстрому увяданию женщин и раннему вторичному бесплодию. Стремление к ранним бракам было связано в значительной степени с возможностью скорейшего получения добавочной пары рабочих рук.

Передачу традиций девочкам и мелкие усовершенствования и изобретения в женских занятиях осуществляли сами женщины. Например, изготовлением сосудов и различных переносных приспособлений изначально занимались преимущественно женщины, так как именно они были наиболее заинтересованы в удобных способах хранения пищи и воды. Вероятно, один из древнейших способов изготовления приспособлений для хранения и переноса – плетение – это изобретение женщин. Примитивные керамические сосуды изготовлялись женщинами и обжигались ими в очагах или на кострах. Вероятнее всего, что основные приемы обработки глины изобретались также женщинами. Позднее, когда гончарное дело превратилось в престижное занятие, им стали заниматься почти исключительно мужчины.

Традиционно мужскими занятиями уже с раннего палеолита стали охота и заготовление сырья для производства орудий. На период проведения этих мероприятий, от которых зависело существование коллектива, вводилась полная агамия. Реализовать запрет половых отношений можно было только путем разделения мужчин и женщин территориально. Организовывались охотничьи стоянки или стоянки в местах добычи сырья. Женщины, дети и старики оставались в базовом лагере (стойбище) и выполняли свои функции по собирательству, поддержке огня, воспитанию детей. Временные лагеря устраивались в малых гротах и пещерах, непригодных для длительного проживания значительных групп людей. Соответствующие памятники известны уже с мустьерской эпохи [30. С. 22].

Привело ли к строгому территориальному разделению магическое табу, или табу явилось только магическим оформлением чисто хозяйственной и социальной необходимости (чтобы женщины и дети не отвлекали)? Ответить на этот вопрос вряд ли можно достаточно достоверно. Очевидно одно: женщины были более изолированы от влияния на традиции и новации в чисто мужских занятиях, чем мужчины от влияния на женские сферы труда.

Собирательством и воспитанием детей занимались и мужчины, и женщины. В периоды продолжительной жизни на одном месте жилье строили мужчины, так как оно должно было быть прочным и основательным.

В этнографии архаических обществ зарегистрировано очень мало случаев, чтобы женщины специализировались на художественном творчестве.

Половое разделение в новационной деятельности и передаче традиций, конечно, не стоит абсолютизировать. В ряде обществ охотников и собирателей известны примеры активного участия женщин в охоте: у Кунг сан юга Африки, бамбути Заира, агта о. Лусона (Филиппины) [5. С. 20]. Хотя нет сообщений о женщинах-художницах, но женщины могут иллюстрировать рисунками на песке рассказы мифологического содержания или участвовать в раскрашивании тел во время обрядов [2. С. 62]. Хотя женщинам нельзя приближаться к тотемическим центрам, знать священные мифы, слушать священные религиозные песни, смотреть на священные эмблемы, но во многих австралийских племенах у женщин существуют свои собственные обряды, которые проводятся в тайне от мужчин [2. С. 65].

Относительно таких демографических показателей как брачность и регулирование рождаемости следует заметить, что эти показатели были одновременно и соответствующими обычаями, и потому носили не только популяционный, но и культурный характер. Традиции в этой области в свою очередь непосредственно влияли на демографические колебания и непосредственно подвергались ответному влиянию.

В Австралии существовала устойчивая связь между размерами племен и брачными системами. Наименьшие размеры были при заключении брака между двумя половинами (фратриями) – 250-300 человек. Система секций (4 и более брачных классов) требовала соответствующего увеличения численности (более тысячи человек). При этом племена с секциями и субсекциями локализовались во внутренних районах со скудными природными ресурсами.

Вероятно, что смена брачных систем и связанных с ними обычаев зависела от изменения численности и подвижности населения. При увеличении этих показателей брачная система трансформировалась в сторону секций, при уменьшении – в сторону фратрий.

Особое влияние на рождаемость у охотников и собирателей оказывал зафиксированный у них строгий интервал между родами, составляющий от 3 до 5 лет. Существование этого интервала могло обуславливаться следующими факторами: 1) невозможность в условиях бродячей жизни нести на себе более одного малолетнего ребенка; 2) отсутствие иной подходящей для младенца пищи, кроме материнского молока, и, следовательно, длительный период кормления грудью; 3) избежание осложнений для молодых матерей, не освобождавшихся от ежедневной работы [10. С. 437].

Очевидно, что указанный интервал мог существовать только при наличии искусственных мер по предотвращению или сокращению рождений. К таким мерам относились запреты на половые отношения и детоубийства. Аборты и контрацепция встречались настолько редко и были настолько примитивны и неэффективны в первобытных обществах, что их можно игнорировать.

Этнографические данные свидетельствуют о широком распространении послеродовых табу, табу на время определенных видов хозяйственной деятельности, военных конфликтов. Некоторых праздников. В целом первобытные люди не предполагали сознательного ограничения рождаемости, так как приветствовали многодетность. Поэтому трудно определить, что было определяющим при возникновении и передаче традиций, связанных с табу на половые отношения – вера в их магическую вредоносность или сознательное регулирование рождаемости. Первое более вероятно, потому что влияние запрета половых отношений на рождаемость часто нейтрализовывалась оргиями на праздниках плодородия. Если же в некоторых случаях все же имело место сознательное регулирование рождаемости, то оно должно было неизбежно оформиться как магический обычай.

Детоубийства чаще встречались в экстремальных климатических условиях. Новорожденных убивали, если они рождались слабыми или с какими-либо физическими дефектами; если он составлял конкуренцию уже имеющемуся грудному ребенку, по той же причине убивали одного из близнецов (хотя это и сопровождалось магическими соображениями о том, что в одного из близнецов должен вселиться злой дух). Обычай убийства близнецов является адаптивным и по объективным, и по субъективным критериям. В обстановке жестких голодовок могли убивать малолетних, а их мясом кормить более старших детей. Предпочтительное убийство в перечисленных случаях именно девочек могло иметь место там, где мужчина был главным добытчиком пищи.

Поскольку данные обычаи осуществлялись лишь в экстремальных ситуациях, то возникает вопрос: как соответствующие традиции могли сохранить свою устойчивость, если несколько поколений подряд не оказывались в таких ситуациях? Логично предположить, что подобные знания могли забыться за ненадобностью (например, если близнецы не рождались несколько поколений подряд и голодовок не случалось). Тогда каждый раз обычаи осуществлялись в новой форме и становились прецедентом для следующих поколений, то есть традиция была неустойчивой. Иначе, знание о том, как надо действовать в экстремальных ситуациях входило в обязательную часть традиционных знаний, даже если уже много поколений подряд не сталкивались с подобными экстремальными ситуациями. В этом случае традиция оставалась устойчивой. Важен не только сам факт серьезных экологических и демографических потрясений, но и тот этап развития, на котором находилась культура в момент катастрофы.

Плотность населения влияла, прежде всего, на синхронные традиции и новации. Чем больше реально используемая территория и больше плотность населения на этой территории, тем интенсивнее потоки информации, воспринимаемые из внешней среды, тем интенсивнее контакты между людьми внутри общности и интенсивнее взаимодействия между различными общностями на этой территории.

Сравнительные данные показывают, что в различных регионах в зависимости от характера природной обстановки и ее хозяйственного использования показатели плотности расселения низших охотников, собирателей и рыболовов существенно различаются. Например, в Австралии в прибрежных районах с относительно обильными пищевыми ресурсами на одного аборигена приходилось 1,5-10 км². Напротив, во внутренних пустынных и полупустынных областях плотность населения была намного ниже: 1 человек на 32-90 км², а в верховьях р. Муррей – даже 205 км². Конечно, если брать в расчет лишь реально используемую территорию, плотность будет больше. Сходная плотность отмечалась у собирателей Новой Гвинеи и Южной Америки – 1 человек на 0,5-2 км². Эти данные относятся уже к высшим охотникам и собирателям и могут показать высший предел, до которого может расти плотность населения в условиях присваивающего хозяйства [10. С. 429].

В внутренних равнинных районах материков общины чаще всего располагались гексагонально. Гексагональная система (от греческого gexgonalis – шестиугольник) – это система, характеризующаяся постоянным присутствием одной шестерной или тройной оси симметрии. При таком расположении каждая община имела в среднем 5-6 соседей. Это создавало основу интенсивных радиальных контактов. Напротив, в прибрежных районах и речных долинах связи имели в основном линейный характер, и это сужало социальный горизонт, в результате чего здесь располагались мелкие племена.

Подводя итог данной главе, можно сделать вывод о том, что крайняя неустойчивость демографических показателей в первобытных обществах означала сильные искажения и помехи в передаче традиций. А это положение ставит под сомнение распространенное мнение об абсолютной устойчивости традиций в первобытных культурах.

3. Эмоциональная привязанность к традициям

 

Закрепившись в традиции, нормы, обычаи и навыки соблюдаются столь часто и регулярно, что привычное действие становится автоматическим, то есть его выполнение не сопровождается какой-либо степенью сознательности. Следовательно, эмоциональное значение этих действий также весьма невелико. Однако, чем автоматичнее какое-либо действие, тем труднее бывает совершить противоположное действие; для последнего требуется значительное усилие, которое сопровождается чувством недовольства и изумления. Когда происходило нарушение обычая, в сознании пробуждались все те группы идей, с которыми ассоциировано действие. Таким образом, сопротивление новациям становится вполне сознательным. Как было показано в предыдущих главах, эмоциональное сопротивление традиции влияет на принятие и отвержение новаций, на устойчивость и неустойчивость традиций, на частоту и последствия флуктуаций в развитии культуры. Так как эти явления очень важны для понимания взаимодействий традиций и новаций, то необходимо рассмотреть истоки и сущность эмоциональной привязанности к традициям.

Ребенок, который еще не усвоил себе поведения, обычного в окружающей его социальной среде, усвоит много путем подражания взрослым. Но все же во многих случаях его образ действий будет отличаться от обычного, и его будут исправлять старшие. Чем больше эмоциональное значение имеет обычай, тем сильнее окажется желание старших внедрить его в умы молодых поколений [6. С. 123].

У первобытных людей размышление вряд ли могло преодолеть эмоциональное сопротивление, и поэтому для того, чтобы произвести изменение, требуется разрушение существенных эмоциональных ассоциаций более могущественными средствами. Это может быть произведено каким-либо событием, глубоко потрясшим сознание, или же хозяйственные и социальные переломы, сопротивляться которым невозможно.

Сознание человека заполнено привычными представлениями о том, как дóлжно и как не дóлжно вести себя в заданных обстоятельствах. Эти представления вырабатываются статистически. Статистические ряды формировались из огромного множества наиболее вероятных реакций индивида на воздействия среды (например, от неожиданности – вздрагивай) и взаимодействий между людьми (например, ребенок не может доминировать над взрослым). Постепенно наиболее вероятное поведение становилось общеобязательной нормой. В этой неписанной системе правильного, а главное – понятного поведения всегда есть заранее ожидаемое соответствие между внутренним состоянием человека и его поведением.

Правильное поведение имело сакральное и так называемое «традиционное» обоснование. Суть «традиционного» обоснования может выражаться в коротких формулах: «так все делают», «так всегда было», «так принято». Эти обоснования обуславливаются психологическим фактором привычки и стремлением к уверенности в завтрашнем дне и покою в сегодняшнем. Кроме того, здесь действует присущее всем стадным животным, от которых произошел человек, чувство сопричастности к коллективу, стаду, стае и т.п. Люди боялись стать изгоями, они избегали либо одиночества, либо беспомощности. Даже если традиция ущемляла их личные интересы, они не хотели противостоять ей.

Сакральное обоснование традиций содержалось прежде всего в мифах. Культовый миф преобразовывает будничную рутинную жизнь людей в таинственный мир сверхъестественных существ и действий, придавая тем самым особый смысл человеческой жизни, ставя человека в зависимость от высших сил. Подчиняясь этим силам, человек может осознанно подавлять свои индивидуальные потребности ради подчинения нормам коллектива. Культовый миф следует рассматривать также как пояснение и обоснование совершаемого обряда или ритуала, осмысление его назначения и законности. Возникший как интерпретация и обоснование ритуальных действий, миф, в свою очередь, влияет на их закрепление, а в дальнейшем и на формирование новых и усложнение старых обрядов и ритуалов, когда они становятся инсценировкой мифа.

Объяснительная функция мифа часто сопровождается морализующими мотивами: в мифическом повествовании присутствует идея наказания за недозволенные и предосудительные действия. Зависимость содержания мифа от моральных норм не позволяла искать в нем противоречий и изменять сюжет и его толкование. Новации в мифологии, таким образом, могли происходить с изменением моральных норм.

Эмоции, в отличие от простых автоматических реакций на раздражения внешнего мира, обладают особенностью, которую нельзя упускать при изучении социальной жизни – эмоции заразительны. Они зарождаются в органических «недрах» конкретной личности, под влиянием конкретного события, которое только этой личности и касается или касается ее особенно ощутимо. Но выражение эмоций есть результат опыта совместной жизни в обществе, результат схожих и одновременных реакций, вызванных схожими ситуациями. Поскольку выражение эмоций обусловлено социальными взаимодействиями, то выражение эмоции индивидом способно вызвать у всех присутствующих посредством некой мимической заразительности эмоционально-моторный комплекс, соответствующий (в данной культуре или коллективе) пережитому и прочувствованному сначала только одним индивидом.

Указанная особенность эмоций подводит к пониманию категории коллективных представлений (или общественного сознания). Эта категория нередко гипостазируется. Гипостазирование – это логическая ошибка, заключающаяся в опредмечивании абстрактных сущностей, приписывание им реального, предметного существования и свойств. Те закономерности, которые определяют как действие общественного сознания, включены в структуру индивидуального сознания и за его пределы выйти не могут, поэтому общественное сознание недопустимо представлять как сумму психических структур отдельных индивидов. Не совсем корректно также представлять общественное сознание как закономерности, которые включаются, когда индивидуум действует сообща со множеством других индивидуумов, находится в толпе, в группе. Ведь общественное сознание и коллективные представления продолжают управлять действиями человека и когда он находится в одиночестве. Общественное сознание может быть представлено как функция на множестве отношений между индивидами. Значением этой функции будет степень совпадения (согласованности) эмоций, идей и действий отдельных индивидов, составляющих коллектив. Структура общественного сознания, таким образом, может быть описана как числовые соотношения.

Чем больше количество эмоций, идей и действий у разных индивидов совпадают, тем больше вероятность, что те эмоции, идеи и действия человека, которые не совпадают, будут склоняться к совпадению. Это повышение вероятности и есть то, что называют влиянием общественного сознания на индивидуальное.

4. Стремление личности к самовыражению и самоутверждению

 

Давление традиций в первобытных и архаических культурах не означает полного подавления личности. Однако отрицание личности у первобытного человека долгое время имело научное обоснование и было очень распространено. Эти идеи получили наиболее широкую популярность после выхода трудов Э. Дюркгейма и особенно Л. Леви-Брюля. По Леви-Брюлю, архаические культурные традиции, кристаллизуясь в «коллективных представлениях», не создаются индивидами в их деятельности, а как бы извне навязываются группе индивидов таким образом, что, следуя «коллективным представлениям», индивид полностью растворяется в коллективе, остается совершенно пассивным в контексте самодовлеющих традиций. Источник новаций и происхождение традиций остаются довольно загадочным феноменом историко-культурного процесса для последователей данной школы [37. С. 195].

Ф.Кликс в своей книге «Пробуждающееся мышление» последовательно заполняет пробелы в научно-психологической интерпретации архаической культуры и делает однозначный вывод о том, что проявляющиеся в новации творческие потенции личности в конечном счете инвариантны от палеолита до наших дней. Стремление личности к самовыражению и самоутверждению оказывало всегда значительное влияние на развитие культуры.

Об уникальности каждой личности в первобытную эпоху говорит и непредвзятый анализ этнографических данных. А.Н.Максимов, перечислив многочисленные группировки людей, существующие в пределах одного австралийского племени (возрастные группы, фратрии, секции и подсекции, тотемические группы, доминирующие и подчиняющиеся подгруппы внутри возрастных и тотемических групп, зачатки профессиональной специализации и др.), писал: «В результате племя, а австралийские племена очень немноголюдны, оказывается разделенным целым рядом перегородок горизонтальных, вертикальных, продольных, косых и на множество клеток, из которых в каждой остается место для одного-двух жильцов. Далеко не всякому австралийцу можно найти себе полного товарища, то есть человека, с которым у него были бы общими все деления и соответствующие им права и обязанности» [43. С. 5-6]. Таким образом, у каждого человека в первобытном сообществе не могло быть одинакового понимания традиций и отношения к ним.

В одном австралийском мифе говорится о мужчине, которому однажды не повезло на охоте. Он считался опытным охотником и не хотел возвращаться на стоянку с пустыми руками. Он решил срезать мясо со своих ног и отнести его соплеменникам. Увидев его тонкие окровавленные ноги, люди сразу поняли, в чем дело, а охотник от стыда превратился в кронштепа [2. С. 174]. Этот фольклорный сюжет очень типичен и выразителен. Людям в архаических обществах свойственны, так же как и всем людям, потребность в самоутверждении, стремление заслужить одобрение окружающих. Забота о впечатлении, которое человек производит на других, играет очень существенную роль в новационной деятельности.

Тесные связи между людьми их взаимная зависимость особенно усиливают желание заслужить одобрение и восхищение окружающих. Вся жизнь человека в первобытных и архаических обществах проходит в узком кругу хорошо знакомых людей, все его поступки и достижения под пристальным вниманием сородичей. Все действия человека быстро становятся общеизвестными и широко обсуждаются. Неудачников преследуют насмешки и презрение, восхищение и одобрение талантам выражается всегда с энтузиазмом. Все это делает человека весьма чувствительным к тому, как он выглядит в глазах окружающих, побуждает его оценивать свое поведение, сопоставлять себя с другими [2. С. 175].

Таким образом, стремление к самовыражению и самоутверждению могло подавить привязанность к традициям и устремить к новациям отдельную личность.

Авторитет выдающейся какими-то талантами личности мог подавить силу традиции во всем коллективе. Так, например, Хауит упоминает о женщинах, участвовавших в советах старших мужчин и являвшихся наряду с мужчинами хранительницами тайных племенных преданий; упоминает о женщинах – главах общин, хотя такое положение принципиально идет вразрез с традициями [47. С. 316]. Хауит описывает также ситуацию, когда вождь, используя свой авторитет и действуя вопреки традиционным нормам, разлучал мужей и жен или женихов и невест, не испытывавших привязанности друг к другу, и соединял любовников [47. С. 298]. Бернд упоминает случаи, когда отдельным авторитетным женщинам разрешалось участвовать в священных обрядах мужчин [55. С. 238-239]. Р. Братерс описывает аборигена – сочинителя песен. Его приглашали на празднества во многих племенах, и каждый раз он слагал новую песню специально по случаю данного празднества [56. С. 8-9].

Влияние личностных особенностей на искажение культурной информации очень велико. И прежде всего потому, что все остальные факторы опосредуются через личность, поскольку именно она является носителем традиций и создателем новаций.

Усиливать творческие устремления личности и желание самоутверждения может так называемый когнитивный диссонанс (в переводе с греческого – познавательное разногласие). Это психологическое понятие означает расхождение информаций об одном и том же предмете, полученных из разных источников. Когнитивный диссонанс является одним из главных источников мотивации творчества, ибо человек неизбежно побуждается к разрешению возникшего в сознании противоречия, пока теми или иными средствами не получает однозначное понимание предмета [37. С. 201]. Нечто подобное когнитивному диссонансу как бы заведомо программируется обрядностью жизненного цикла индивида (например, расхождение представлений о мире до и после инициации, мужскими и женскими ролевыми функциями). Достаточно вспомнить различия мужских и женских орудий, украшений, календарей и пр. Так, распространение в позднем палеолите календарей мужских (промысловых) и женских (родовых) дало их синтез в одно целое.

5. Роль эстетического восприятия

 

Эстетическое восприятие играет особую роль в творческом самовыражении личности и в искажении традиционной культурной информации.

При изготовлении каменных орудий на протяжении миллионов лет у человека не могли не закрепиться представления о правильной форме как о наиболее целесообразной. Испытав тяжесть и радость труда, научившись придавать материалу определенные качества, человек научился видеть красоту в бесполезных для выживания свойствах предметов. Положительная эмоциональная реакция на гладкую поверхность, четкую линию, законченную правильную форму в конечном счете выступала как эстетическая реакция, связанная с чувством ритма, симметрии. Эта реакция, отраженная в размеренном чередовании элементов орнамента, в графических и пластических символах, выражавших равновесие, постоянство в соотношении частей. Отмеченная реакция соотносима с идеей порядка, с одной стороны, и идеей красоты – с другой [10. С. 519].

Этнографические данные об изобразительном творчестве свидетельствуют о часто встречающихся произведениях искусства, не подчиненных религиозно-магической деятельности или практическим нуждам, а порожденные естественным для человека стремлением отразить впечатления, занимающие его воображение.

Формирование эстетического восприятия завершается в первобытную эпоху, когда человек начинает придавать предметам красивые вид и форму ради самой красоты, а не только когда это продиктовано функциями предмета.

В этнографии имеются данные, содержащие исходящую от самих художников – представителей архаических культур – информацию о творческих импульсах. Гербранде ссылается на принадлежащие западно-африканским резчикам по дереву высказывания о том, что при виде красивой женщины или красивого животного они ощущают потребность отложить все дела и заняться творчеством, уединившись в лесу. В одних случаях такой творческий подъем ведет к попытке воспроизвести черты человека или животного, облик которого вдохновил, в других – появляется произведение (особенно часто маска), ничем не напоминающее источник вдохновения, иногда – совершенно фантастический образ [10. С. 378].

Для людей первобытной культуры процесс изобразительного творчества нередко важнее, чем его результат, поэтому многие произведения первобытного искусства жили недолго: их теряют, выбрасывают или уничтожают. К предметам, выполняющим лишь эстетическую функцию, это относится особенно часто, так как они не обладают в глазах создателей той ценностью, которую имеют изделия, использующиеся в исполнении обрядов или в утилитарных целях. Многие виды творчества исключают сколько-нибудь длительное сохранение, например, фигурки из воска и травы или ритмы ударных музыкальных инструментов.

Какова же роль эстетического восприятия во взаимодействии традиций и новаций на информационно-энтропийном уровне? Здесь можно отметить следующие моменты:

1) Переполненность впечатлениями требует их «запечатления», иначе затрудняется восприятие всех последующих впечатлений, вследствие чего человек чувствует неудовлетворенность и тревогу. Эта ситуация – «издержка» преломления, трансформации потоков информации из внешнего мира во внутреннем мире личности. Произведение искусства – это закодированные впечатления и переживания. Информация закрепляется во внутреннем мире личности посредством закрепления ее во внешних предметах. Индивид, более впечатлительный, чем остальные сородичи, увеличивает интенсивность приема информации из внешней среды для всей группы людей, с которыми он делится впечатлениями. Индивидуальное сознание, таким образом, влияет на общественное сознание.

2) Самоценность, оригинальность форм произведений искусства, определенная независимость этих форм от утилитарных целей приводят к образованию новых ассоциативных связей сначала в индивидуальном сознании художника, а затем через само произведение и в сознании остальных сородичей. Эти ассоциации сохраняются даже после того, как само произведение искусства давно уничтожено или забыто. Новые ассоциации повлияют на все сферы деятельности, в которых задействовано мышление.

3) Чем оригинальнее произведение искусства, тем большую дезорганизацию оно вносит в привычки и обычаи, увеличивая тем самым энтропию традиций. Но, разрушая старые ассоциативные связи в мышлении, искусство подготавливает их упорядочивание на следующем уровне, ведущее к уменьшению общей энтропии культуры.

Конечно, первобытный художник редко стремился выйти за рамки традиционного образа. Внешние различия в произведениях обусловлены только уровнем мастерства. Однако при сохранении общего стилистического единства допускается вариативность трактовки. Например, бесконечно разнообразны вариации на тему птицы–фрегата в меланезийском искусстве или образа первопредка-кенгуру в живописи на коре и на скалах у аборигенов Австралии. Не стоит доводить до абсолюта зависимость эстетического чувства от традиции. Требования красоты, оригинальности и причудливости формы и красок также могут быть требованием традиции.

Эмоциональная привязанность к традиции могла проявляться в зависимости эстетического восприятия от материала, чаще используемого при изготовлении предметов. Например, самым ранним и одним из самых распространенных материалов, используемых человечеством, было дерево. В дальнейшем, когда появлялись новые материалы (керамика, металл) изделиям по привычке продолжали придавать те же особенности формы, что и у деревянных изделий, хотя это не было обусловлено практическими потребностями, а иногда могло делать обработку новых материалов менее эффективной. Деревянные предметы становились образцом для остальных предметов из других материалов, но с теми же функциями.

6. Эффект забывания

 

Появление эмоций необязательно происходит в виде отвержения каких-то прежних традиций. Некоторые обычаи формировались множество поколений и сотни, а то и тысячи лет. В таких случаях значительную роль играло забывание как утрата части традиционной информации.

Например, мотивы стыдливости и бесстыдства (осознание их взаимосвязано) возникали как побочный эффект от практической необходимости в одежде. Причиной этого эффекта было взаимодействие привычки и забывания. Вероятно, с переходом к прямохождению какие-либо покровы понадобились, чтобы предохранять наиболее чувствительные места от контакта с внешней средой (например, когда ходили по зарослям). Когда гоминиды поднялись на задние конечности, половые органы оказались более открытыми и уязвимыми, чем ранее. Сначала при движении прикрывались рукой, затем крупными листьями, затем появились зачатки одежды – набедренные повязки.

По мере того как люди мигрировали в более прохладные районы, одежда становилась все более тяжелой, более плотно прилегала к телу и более часто носилась. Постоянная физическая потребность в одежде порождала психологическую привычку к ней. После многократной смены поколений и изменения условий жизни первоначальные мотивы использования одежды забывались (то есть забывалось, что это были единственные мотивы). Физическая потребность в искусственном сохранении тепла и защите от контактов со средой появлялась не всегда, но психологическая привычка уже вошла в культурную традицию, и человек считал ненормальным обнажаться без особой необходимости.

Мотивы стыдливости могли по-разному трансформироваться в разных культурах. В некоторых случаях бесстыдным и ненормальным считалось, наоборот, прикрытие половых органов, так как подобное воспринималось как сокрытие каких то дефектов, как вызов обществу или как безумие. В таких культурах одежда использовалась только в эстетических и культовых целях.

Почему и при каких условиях забывание одних потребностей так искажало традицию, что порождало новые потребности и формировало новые обычаи? Какие психологические закономерности здесь действуют? Ведь нередко то, что забывалось, уже никогда не вспоминалось и никак не отражалось на дальнейшем развитии культуры. Прежде чем попытаться найти ответы на эти вопросы, рассмотрим еще два примера, описанные Боасом.

Боас считал, что эскимосское табу, воспрещающее употребление в пищу канадского северного оленя и тюленя в один и тот же день, может соответствовать чередованию жизни народа внутри страны и на берегах. Когда эскимосы охотятся внутри страны, у них не бывает тюленей, следовательно, они могут есть только оленей. На берегу не было оленей, и поэтому едят только тюленей. Тот факт, что в одно время года можно есть лишь оленей, а в другое – лишь тюленей, легко мог вызвать сопротивление изменению такой ситуации, из чего и развился обычай запрета есть два рода мяса в одно и то же время [6. С. 122]. Если возникала возможность есть одновременно оба вида мяса, то это было настолько непривычно и необычно, что вызывало отрицательные эмоции(сомнение в правильности , страх, что из-за этого произошли или произойдут неудачи и несчастья).

Вероятно также, что табу, наложенное на рыбу у некоторых юго-западных индейских племен или у тасманийцев, может быть вызвано тем, что эти племена долго жили в такой местности, где рыбы не оказалось, и, благодаря невозможности достать рыбу, развился обычай не есть рыбы.

С психологической точки зрения мы имеем в подобных случаях ухудшение сохранения запоминаемого материала в результате наложения другого материала, с которым оперирует субъект. В психологии это явление названо интерференцией (от латинского inter – между, ferens – несущий) [26. С. 147]. Один из видов интерференции – ретроактивная интерференция – означает ухудшение сохранения заученной информации, вызванное заучиванием или оперированием с последующей (интерферирующим материалом). В приведенных примерах на информацию о том, что какую-то пищу есть невозможно, накладывается информация о том, что ее есть нельзя.

Установлено, что относительная величина ретроактивной интерференции уменьшается по мере достижения устойчивого усвоения первоначального материала (в наших случаях это соответствовало бы устойчивому пониманию, что пищу нельзя есть только из-за ее недоступности). Если традиция устойчива, то она не поддается интерференции последующими традициями. Допустим, если бы в мифологии индейцев или тасманийцев присутствовал сюжет о рыбе как о желанной пище, то табу на рыбу не возникло бы, даже если рыбу не ело несколько поколений подряд из-за проживания в «безрыбных» местах.

Установлено также, что ретроактивная интерференция возрастает по мере увеличения сходства заученного и интерферирующего материалов и достигает максимума при их совпадении [26. С. 147]. Это как те случаи, которые, возможно, проявились в формировании указанных табу. Отсутствие одновременно двух видов пищи (или одного) совпадало с запретом на их употребление.

Заключение

 

Неисчерпаемое разнообразие фактов о первобытных культурах дает возможность найти аргументы для подтверждения любой схемы систематизации данных. Возникает соблазн подгонять факты под схему. Всякая схема, безусловно, огрубляет действительность, но она дает четкие направления в поисках понимания действительности.

Разнообразие фактов дает повод исходить в оценке адекватности теорий и принципов систематизации не столько из универсальности теории, сколько из ее обоснованности относительно использованных фактов.

В классификационной структуре традиций и новаций в каждом классе можно было проводить деление не на два «подвида» или «подгруппы», а на три, четыре и более. Неповторимая уникальность социальных и культурных явлений может привести к тому, что определенный класс будет представлен лишь одним фактом из всей истории.

Далеко не всегда возможна непротиворечивая и однозначная оценка той или иной традиции или новации. Куда, например, отнести традицию, если она объективно имеет и адаптивные и вредоносные эффекты, и если люди – носители данной традиции – осознают и пользу, и вред традиции. Например, использование в постройке хижин свай для предохранения пола от загнивания одновременно служит прибежищем для грызунов, которые разносят инфекции и портят продукты и само жилище.

Те факторы развития культуры, которые были выделены в данной работе, показались наиболее интересными и показательными, но вовсе не исчерпывающими. На появление и функционирование каждой традиции влияет неповторимая совокупность факторов и закономерностей. Конкретные случаи следует рассматривать специально, и в этом смысле классификационная структура не предназначается для разложения фактов «по полочкам». Она является последовательностью критериев анализа фактов.

Что касается применения теории систем и теории информации, то, конечно, одним ключом всех замков не раскроешь. С помощью одной теории не найти ответы на все сложные вопросы, не разгадать всех загадок, и не решить всех нерешенных проблем. Однако каждый ключ следует попробовать ко всем замкам, чтобы наверняка убедиться в их совместимости.

Теория систем сама не является законченной и непротиворечивой теорией. Учитывая ее претензии на универсальность и перспективность в будущем науки, теорию систем нельзя сбрасывать со счетов в исследованиях социальных систем времени.

Для первобытной истории и антропологии эта теория особенно важна, так как соответствует фундаментальной для данных дисциплин синтетичности.

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Археология, антропология, этнография Сибири. Барнаул, 1996.

2. Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М., 1987.

3. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989.

4. Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984.

5. Бутовская М.Л., Файнберг Л.А. Проблема зарождения человеческого общества: новые подходы, гипотезы // Исследования по первобытной истории. М., 1992.

6. Боас Ф. Ум первобытного человека. М.; Л., 1926.

7. Бриллюэн Л. Научная неопределенность и информация. М., 1966.

8. Винер М. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. М., 1983.

9. Демографический энциклопедический словарь. М., 1994.

10. Ефимов Ю.И. Философские проблемы теории антропосоциогенеза. М., 1981.

11. История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986.

12. История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988.

13. Календарь в культуре народов мира. М., 1990.

14. Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. М., 1983.

15. Костюк В.Н. Изменяющиеся системы. М., 1993.

16. Козлов В.И. Динамика численности народов. М., 1969.

17. Липс Ю. Происхождение вещей. М., 1954.

18. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1993.

19. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.

20. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985.

21. Лем С. Сумма технологии. М., 1968.

22. Лихачёв Д. Статьи ранних лет. Тверь, 1993.

23. Максимов А.Н. Брачные классы австралийцев // Этнографическое обозрение. 1909. № 2-3.

24. Мифы и сказки Австралии. М., 1965.

25. Народонаселение: прошлое, настоящее, будущее. М., 1987.

26. Перегрудов Ф.И., Тарасенко Ф.П. Основы системного анализа. Томск, 1997.

27. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М. 1986.

28. Пригожин И., Николис Г. Самоорганизация в неравновесных системах. М., 1979.

29. Психология. Словарь. М., 1991.

30. Семенов Ю.И. Основные этапы развития первобытной экономики: соотношение глобального и регионального // Исследования по первобытной истории. М., 1992.

31. Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири (Материалы Всероссийской конференции). Барнаул, 1997.

32. Современная демография. М., 1995.

33. Технический и социальный прогресс в эпоху первобытно-общинного строя. Свердловск, 1989.

34. Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

35. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989.

36. Урсул А.Д. Отражение и информация. М., 1973.

37. Урланис Б.Ц. Эволюция продолжительности жизни. М., 1978.

38. Физический энциклопедический словарь. М., 1983.

39. Фролов Б.А. Традиция и инновация в архаической культуре // Исследования по первобытной истории. М., 1992.

40. Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1983.

41. Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М., 1963.

42. Штенберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. М., 1972.

43. Шрейдер Ю.А., Шаров А.А. Системы и модели. М., 1982.

44. Эшби У. Введение в кибернетику. М., 1959.

45. Bernat R.M., Bernat C.M. The World of the First Australians. Sydney, 1977.

46. Campbell, Geremy. Grammatical Man: Information, Entropy, Language and Life. New-York, 1982.

47. Horne G., Aiston G. Savage Life of Central Australia. London, 1924.

48. Howitt A.W. The Nature Tribes of South-East Australia. London, 1904.

49. Meklan F. Land, Language and social Identity in Aboriginal Australia // Mankind. V. 13. № 2.

50. Robertson W. Coo-ee talks. Sydney, 1928.

51. Tindale N.B. Initiation among the Pityandjara Natives of the Mann and Tomkinson ranges in South Australia // Oceania. 1935. V. 6. № 2.

52. Wasmuht E. Der Mensch und die Denkmaschine. Köln-Olten, 1955.

53. Mathiassen T. Material Culture of Yglulik Eskimos // Report of the fifth Expedition . V. 6. № 1. 1928. Copenhagen.

54. McKonnel U.H. Myths of Munkan. Melbourne, 1957.

55. Birdsell J.B. Ecological influences. On Australian Aboriginal Social Organization // Primat ecology and human Origins. New-York, 1979.

56. Bernd R.M. Law and Order in Aboriginal Australia // Aboriginal Man in . Australia Sydney, 1965.

57. Brothers R. Travelling Teeth – an Aboriginal Custom // The Australian Antropological Journal. February. V. 1.