А. И. Данилов

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ И ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА

СРЕДНИЕ ВЕКА. Вып. 43. Москва, Издательство «Наука», 1980. С. 13-31

К числу проблем методологии истории, обсуждаемых за последние десятилетия, относится вопрос о месте категории «событие» в понятийном аппарате исторической науки, о значении изучения событий в общем контексте научно-исследовательской работы историка.

Если на протяжении XIX и в начале XX в. в буржуазной историографии ход исторических событии чаще всего расценивался как предпочтительный, порой даже исключительный предмет исторического познания, то теперь буржуазные методологи истории нередко расценивают события как третьестепенный объект изучения: в соответствии с такими взглядами историкам надлежит заниматься историческими структурами, а не историческими событиями[1], которые недостойны внимания подлинных ученых.

Критика историографии, рассматривающей события как главное содержание исторической науки, справедлива в той мере, в какой она направлена против исследования чисто внешних фактов поверхностно понятой политической истории, сводимой зачастую к деятельности коронованных особ и их приближенных[2] и в той мере, в какой она в противоположность идиографическому подходу стремится обратить внимание историков на необходимость выявить закономерность в исторической действительности, выяснить подлинные причины глубоких перемен и важнейших переворотов в жизни народов. Но в современной буржуазной историографии во многих случаях противопоставление исторических структур историческим событиям связано с иными методологическими и идейно-теоретическими посылками. Так, среди представителей квантитативной историографии бытует мнение, что следовало бы вообще устранить понятие «событие» из исторической науки. Сторонники этих взглядов, которые разделяют и некоторые представители школы «Анналов» во Франции, усматривают преимущества квантитативного подхода к истории в том, что он позволяет заменить понятие «событие» понятиями «ряд» и «серия»: с помощью такой замены можно, по их мнению, избавиться от представления, будто бы исторические факты действительно зафиксированы в источниках. С точки зрения рассматриваемого подхода, исторические факты сконструированы учеными, как реальность они не существовали и не могут быть основой научного познания. Эту фикцию можно преодолеть с помощью статистики, которая позволяет с никогда ранее недостижимой точностью измерить поток жизни[3].

Попытку теоретико-методологического обоснования такой замены и предпринял, в частности, один из французских методологов квантитативной истории Франсуа Фюрэ[4]. По его мнению, историческое сознание XIX в. склонно было приписывать особое значение явлениям политической жизни и тем отчетливо выступающим на поверхности явлений качественным изменениям, с которыми она была связана. Это находило свое выражение в таких категориях, как «республика», «свобода», «демократия», «прогресс», «разум». Именно с этими и им подобными понятиями было связано и понимание самой истории, прежде всего как совокупности качественных изменений.

Обновленная же историческая наука, обогатившаяся благодаря квантификации подлинно научной строгостью и точностью, предпочитает иметь дело с количественными изменениями. Теперь, по мнению Фюрэ, доказано, что поскольку категория «историческое развитие» поддается научному истолкованию, постольку она трактуется как количественный рост, носящий чаще всего циклический характер. Разные сферы исторической жизни имеют разные темпы и разные циклы своего движения. Они не принадлежат одному историческому времени, не сводимы друг к другу, не обусловливают друг друга.

Близок к этим рассуждениям и сторонник структурализма в западногерманской историографии В. Конце. Исследуя историю Германии в годы первой мировой войны и революции 1918— 1919 гг., В. Конце пытается доказать, что социальные изменения в своих долговременных проявлениях не связаны с политическими событиями, политическими решениями и политической борьбой[5].

Таким образом, пересмотр значения событий в исторической науке оказался непосредственно связанным с определенными методологическими устремлениями. Следует заметить, однако, что мы отнюдь не ставим под сомнение самое применение количественных методов в историческом исследовании; все дело в том, в рамках какой методологии, с какими целями н в каких пределах они используются.

Советские историки, разрабатывающие принципы применения количественных методов исследования, неоднократно подчеркивали необходимость учета сильных и слабых сторон этого метода[6].

Оценка квантитативного метода дается и в трудах историков стран социалистического лагеря. Так, Ц. Бобинская (ПНР) обоснованно отмечала, что одностороннее предпочтение статистических данных может привести историка к игнорированию качественных изменений, которые на стадии возникновения этими данными не улавливаются[7].

Критические голоса по адресу квантитативной историографии звучат и во Франции: «С помощью количественных исчислений и полноты изучаемой проблемы надеются, как об этом мечтали старые позитивисты, поставить историю в ряд точных наук... Но не рискуем ли мы таким образом потерять в дороге то главное, что составляет истинную ценность исторических знаний,— непосредственный контакт с прошлым? Уверены ли в том, что методы математического толка смогут уловить в свои сети все, что есть наиболее ценного в прошлом человечества? Когда в результате больших усилий, затраченных на изучение огромного числа архивных документов, а затем оформление статистических данных, которые при этом были получены, историк-демограф наконец нам сообщит, что в тот или иной период население такой-то французской провинции развивалось по фазам «А» и «В», разделенным, в свою очередь, на периоды «а» н «в» ...не будем ли мы разочарованы?»[8] .Узкоколичественный подход к предмету исторического исследования, отрицание значения событий, которые не могут быть (выражены в виде «серий» или «рядов», а именно так обстоит дело прежде всего со многими фактами политической жизни, неизбежно связаны с поверхностным эволюционизмом пли циклизмом, доходящим до понимания развития как движения по замкнутому кругу.

В этом нельзя не видеть недооценки или прямого отрицания роли качественных переворотов в истории. В этой связи вспомним хотя бы рассуждения некоторых советологов о характере социалистической индустриализации народного хозяйства в СССР, которая была якобы лишь продолжением стадии роста, характерной для царской России конца XIX — начала XX в.

Попытки элиминировать из исторической науки категорию «событие» или по крайней мере всемерно ограничить ее значение не привели и не могли привести к перевороту в историческом сознании, как это полагал Фюрэ. Но они побуждают историков вновь вернуться к рассмотрению в методологическом плане места этой категории среди основных понятий исторического познания.

Такое рассмотрение тем более целесообразно, что осмысление понятия «событие» позволяет более всесторонне подойти и к истолкованию категории «исторический факт», а это важно при постановке вопроса о том, насколько возможна объективность при познании прошлого. Определение места категории «событие» среди других методологических категорий: исторического познания существенно и с точки зрения его центральной проблемы — проблемы объективного существования исторических законов.

Исторический мир — мир событий. Там, где их нет, нет и изменения, движения, развития, а следовательно — и истории как действительности. Историческая реальность выступает перед тем, кто обращается к ее рассмотрению, прежде всего как совокупность множества «событий». Конечно, разные историки будут различно их оценивать: один будет понимать их как изолированно существующие явления, другой — как взаимосвязанные и взаимообусловленные, третий — как выражение определенных закономерностей, толкуемых материалистически или идеалистически, и т. д.

И клиометристы, прежде чем начать что-либо считать и вычислять, должны определить, к каким сторонам событий и их результатам будут применены клиометрические процедуры. А это значит, что те, кто стремится изгнать события как категорию познания из исторической науки в теории, продолжают иметь с ними дело в практике исторического исследования.

Историки конструируют «ряды» и «серии» по материалам источников, допускающих количественные исчисления, поскольку они фиксируют моменты повторяемости; однако нельзя забывать, что в таких «рядах» и «сериях» тем не менее в преобразованном виде выступают определенные стороны «событий» или их результатов. При неправильном методологическом подходе к обработке материала и превращении клиометрических процедур в единственный достойный внимания историков способ исследования историческая действительность предстает в конечном счете как печальное круговращение серых теней, связи между которыми устанавливаются по произволу исследователя. Такое отношение к историческим событиям не только односторонне — оно неизбежно в конечном счете приводит к искажению действительной природы объектов исследования.

События - это человеческая деятельность во всех ее сферах, начиная с производства материальных благ и кончая наиболее абстрактными сферами интеллектуального творчества. В истории подлинная деятельность — всегда событие[9]. А в бездеятельности, в свою очередь, события нет. Если же нет события, то нет и связи, и отношений между людьми. Все исторические связи и отношения есть выражение или порождение деятельности людей. Все производственные, социальные, в том числе классовые, политические, идеологические, научные, религиозные и иные связи и отношения перестают существовать, если они не получают в той или иной форме своего выражения в деятельности, поступках; людей, т. е. в событиях.

Без движения событий нет и исторического процесса. Можно в известном смысле утверждать, что всей истории, равно как и всем историческим процессам, присущ событийный характер. То или иное состояние общества, социально-политический строй, его появление, изменение, кризисы и гибель — все это воплощено в многочисленных и противоречивых событиях. Как известно, для К. Маркса «общество не твердый кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном процессе превращения»[10].

Непрерывную цепь событий, в которых выражается тот или иной исторический процесс, было бы неправильно рассматривать только в плане того повторяющегося, что содержится в этих событиях. Разные качества событий свойственны разным стадиям и формам развития, если рассматривать капиталистический способ производства, как это сделал К. Маркс, в его историческом движении, то внимание исследователей привлекает качественная сторона события, в котором, прежде всего, находит свое выражение такое движение. Историчность любого общественного строя проявляется особенно ярко именно тогда, когда его обычное, устоявшееся, повседневное существование или, иначе говоря, функционирование изменяется, приобретает новую качественную окраску. И в этом, в частности, сказывается коренное отличие марксистского истолкования категории «система» от структуралистского; лишь стремление приспособить марксизм к структурализму может породить мнение, что он является первой по времени структурно-функциональной теорией общества[11].

Марксизм всегда рассматривает любую общественную систему в определенных исторических рамках. Для него нет системы без внутренних противоречий, порождающих ее самодвижение, ее развитие. Современный структурализм способен дать лишь построение, в лучшем случае отражающее то или иное общественное состояние в его повседневном функционировании. Ахиллесовой пятой структурализма как методологии истории является не способность обнаруживать возможность выхода за пределы системы, заложенную в ней самой[12]. Отсюда становится понятной и глубокая противоположность марксистского понимания общественных законов их структуралистическому истолкованию, которое разрывает законы движения и законы развития. Достаточно поставить вопрос, чем являются законы классовой борьбы: законами структуры, законами движения или законами развития общества, чтобы стала очевидной несостоятельность такой типологии исторических законов.

Существуют единые законы общественного развития, которые нельзя расчленить на законы структур, законы движения, законы развития. Доказательством тому является все содержание «Капитала» К. Маркса, если это содержание взять в его целом, а не подвергать искусственному расчленению на отдельные части, как это делают современные «неомарксисты», стремящиеся преодолеть пороки структурализма с помощью «диалектического материализма, трактуемого как генетический структурализм»[13].

В советской литературе о применении структурного метода к изучению теоретических проблем исторической науки на протяжении ряда лет пишет М.А. Барг. В сборнике «Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса» (М., 1979) им совместно с Е.Б. Черняком предпринята попытка системной классификации законов и закономерностей. Выделив закономерности общественно необходимых отношений и обозначив эти отношения как структуру «А», авторы полагают, что она в качестве нормативного субстрата «не знает ни региональных, ни стадиальных разновидностей. Как абсолютное тождество она всегда равна себе»[14]. Мы полагаем, что независимо от того, будут ли закономерности данной структуры в дальнейшем предметом рассмотрения в политической экономии, как полагают авторы, или же к их исследованию окажется причастной историческая наука, никакой, даже самый высокий, уровень абстракции не сможет послужить оправданием для отрицания применимости к структуре «А» диалектики истории.

Что касается законов политической экономии, то нельзя не вспомнить ту характеристику, которую им дал Ф. Энгельс в рецензиях на первый том «Капитала». Он особо отметил исторический подход, пронизывающий всю книгу и позволивший увидеть «в экономических законах не вечные истины, а лишь формулировку условий существования известных преходящих состояний общества...»[15].^.Заслуга К. Маркса состоит в том, что он положил конец ограниченному представлению о политической экономии, согласно которому ее положения рассматривались как вечные истины, а не как «результаты определенного исторического развития»[16].

Процесс не тождествен с событиями, его составляющими. Но это не означает, что в исторической действительности тот или иной процесс может протекать в каком-либо ином выражении, кроме событий и их результатов. Это одинаково верно и для политики, и для экономики, и для идеологии, и для культуры в целом. Исторический процесс потому и является историческим, что он никогда не является простым воспроизведением уже ранее существовавшего состояния. Ему свойствен момент качественно своеобразного движения не только в целом, но и на различных его этапах. И это-то качественное своеобразие обязательно привлекает к себе внимание историка-исследователя. Без этого нельзя выяснить общее и особенное в историческом процессе, а затем перейти к проникновению в присущие ему законы.

Подлинно историческое событие всегда оказывает влияние на последовавшее за ним развитие. Степень длительности и глубины такого влияния и определяет его значимость. Отсюда следует, что исторический процесс не может быть понят без осмысления всей цепи событий, в него входящих, события же раскрывают свой смысл лишь как моменты движения этого процесса. Только так можно обнаружить, с одной стороны, историческую обусловленность событий, а с другой — историческое содержание всего процесса[17]. Чем более значим исторический процесс, чем более он глубоко содержателен, тем большее влияние оказывает на судьбы того или иного народа, общественного строя или на всю всемирную историю. Вместе с тем огромную роль приобретают события, знаменующие кульминацию такого процесса, его переломные рубежи. Это верно применительно к историческим явлениям и процессам, относящимся к самым разным эпохам.

В работе «К истории древних германцев» Ф. Энгельс счел необходимым дать описание происходивших на рубеже нашей эры военных столкновении римских легионеров, поддерживаемых их союзниками из варварских племен, с противостоящими натиску завоевателей германскими племенами. В ряде мест он прибегнул к детальному описанию военных действий по годам, что позволило ему проанализировать и показать все своеобразие развития исторической ситуации, показать упорство, с которым ряд древнегерманских племен противостоял завоевателям. В цепи этих событий он выделил как поворотный момент, имеющий решающее значение, разгром легионов Вара в Тевтобургском лесу: «Независимость германцев от Рима была этим сражением установлена раз навсегда»[18]. Без этого события все историческое развитие, полагал Ф. Энгельс, получило бы иное направление.

Взятая в отдельности, оторванная от исторических условий начала I в. н. э., от коренной противоположности социально-политического строя Римской империи и древнегерманских племен, противостоящих ее миродержавным планам, битва в Тевтобургском лесу выглядит лишь как одно из многочисленных столкновений между римлянами и варварами; исследуемая как звено в цепи событий, обусловивших дальнейший ход истории, она приобретает то существенное значение, которое подчеркнул в своей работе Ф. Энгельс.

В нашей стране было торжественно отмечено событие, происшедшее 325 лет тому назад,— Переяславская рада. Внимание к этому событию обусловлено той ролью, которую оно имеет в истории нашей Родины. В приветствии ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР по случаю юбилейной даты сказано: «Воссоединение Украины с Россией явилось результатом многовекового развития их экономических, политических и культурных связей, выражало их обоюдное стремление к единению, имело непреходящее значение для будущего всей нашей Отчизны. Этим историческим актом навсегда было закреплено единство двух братских пародов, столь близких, как отмечал В. И. Ленин, по языку, по месту жительства, по характеру и по истории»[19].

Воссоединение Украины с Россией было результатом многовекового развития, но оно требовало для своего завершения определенного события. Это был исторический акт политического содержания, который навсегда закрепил единство двух братских народов. Именно это обстоятельство вновь привлекает наше внимание к далекому по времени событию января 1654 г. Здесь сказывается связь времен, их внутреннее единство, влияние истории на современность. В этом аспекте событие 1654 г. в полной мере сохраняет свое историческое значение в общественной и идейно-политической жизни нашего народа.

Особое место в мировой истории занимают социально-политические революции, в которых находят свое выражение высшие проявления классовой борьбы. Они определяют собой длительную историческую перспективу развития, если являются действительно подлинными народными революциями. В. И. Ленин особо отмечал присущее Марксу понимание того, что в великих исторических событиях один день может равняться целому периоду[20]. Изучение хода событий в великих политических революциях позволяет отчетливо увидеть подлинную глубину перелома, качественное изменение исторического процесса. Среди всех революций величайшей является Великая Октябрьская социалистическая революция — главное событие XX в. Она положила начало имеющему всемирно-историческое значение повороту человечества от капитализма к социализму.

Именно поэтому советская историческая наука с такой тщательностью изучает каждую деталь этого великого исторического события. Исследование его влияния на мировую историю никогда не перестанет быть объектом пристального внимания исторической науки.

Вот почему создание научной хроники Великой Октябрьской социалистической революции, равно как и хроники жизни и деятельности В. И. Ленина, является выдающимся достижением советских историков.

Прогресс исторического познания, как известно, на ранних этапах его развития сводился к тому, что от фиксации отдельных событий стали переходить к выявлению цепи событий, стали открывать сначала внешние, а затем внутренние связи, а также их обусловленность конкретной ситуацией, в которой они совершались. Позднее в совокупности качественно близких групп событий стали усматривать направление изменений, тенденцию развития, возникло представление об исторических процессах, а затем и об общих законах и отдельных закономерностях, свойственных лишь определенным процессам. Это стало возможным с обнаружением противоречивости событии, а затем и внутренней противоречивости самого процесса.

«Люди сами творят свою историю, — писал В. И. Ленин, — но чем определяются мотивы людей и именно массы людей, чем вызываются столкновения противоречивых идей и стремлений, какова совокупность всех этих столкновений всей массы человеческих обществ, каковы объективные условия производства материальной жизни, создающие базу всей исторической деятельности людей, каков закон развития этих условий,— на все это обратил внимание Маркс и указал путь к научному изучению истории, как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости, процесса»[21].

Таким образом, прогресс исторического познания привел к выходу за пределы такого изучения событий, которое сводится к их описанию. Но он не упразднил необходимости для исторической науки описывать события с тем, чтобы затем перейти к последующим этапам исследования. Это верно и по отношению к историческим процессам. Конечно, описать событие и процесс еще не означает решить все задачи исторического исследования. Но взятое в самом общем виде историческое исследование не может обойтись без описания. Без установления достоверности событий, без их описания немыслим переход к изучению проблемы. Исследователь может основываться, конечно, на работе, проделанной в этой сфере другими историками, но это ничего не меняет в существе дела, в методологии исследования.

Попытка осуществить изучение любой исторической проблемы без выявления и описания относящихся к ней событий и процессов, как правило, не дает ничего нового для исторической науки, а порой превращается в пародию на нее. Это следует сказать и о попытках заменить конкретное описание исторических событий их абстрактно-структуралистскими определениями. Ничем, например, не обогащает историческую науку рассмотрение периода между февралем и октябрем 1917 г. в России как времени ожесточенной борьбы между системостабилизирующими и системовзрывающими факторами. Боролись, как известно, не факторы, а партии, классы и массы. И только изучение событий, в которых нашла свое выражение эта борьба, позволяет понять подлинное содержание данного периода.

Отношение к описанию событий как якобы к проявлению слабости и неразвитости исторической науки и тем более пренебрежение изучением событий и процессов являются свидетельством в лучшем случае методологической незрелости. Такого рода взгляды не имеют ничего общего с принципами и традициями марксистской исторической науки. Для нее анализ и обобщение истории в самом широком теоретическом плане немыслимы без раскрытия содержания того или иного исторического процесса или явления, раскрытия, начинающегося с описания событий.

Для марксизма руководящей нитью при изучении истории является теория классовой борьбы, классовый подход, позволяющий открыть закономерности общественной жизни. Классовая же борьба проявляется в действиях и событиях, как и всякая борьба в истории. Кто изучает историю как историю классовой борьбы, тот неизбежно изучает действия борющихся классов, поступки их представителей, выясняет содержание этих действий и поступков, стремится к научному определению источников классовой борьбы, коренящихся в положении различных классов, и ее результатов. «При этом все классы и все страны рассматриваются не в статическом, а в динамическом виде, т. е. не в неподвижном состоянии, а в движении (законы которого вытекают из экономических условий существования каждого класса). Движение в свою очередь рассматривается не только с точки зрения прошлого, но и с точки зрения будущего и притом не в пошлом понимании „эволюционистов", видящих лишь медленные изменения, а диалектически...»[22]

Книга К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» принадлежит к классическим образцам материалистической историографии. Сделанные в ней выводы о коренном отличии пролетарских революций от буржуазных, определение важности взаимоотношений пролетариата и крестьянства в революции, тезис о необходимости слома старой государственной машины в ходе этой революции навсегда вошли в теоретическую сокровищницу марксизма. Все эти обобщения сделаны в результате последовательного раскрытия роли классовой борьбы как движущей силы истории и непосредственно вытекают из того анализа исторических событий, который осуществлен в книге.

Суммируя опыт революции 1848—1851 гг., К. Маркс исходит из всестороннего исследования событий, их взаимной связи, выявляет главные периоды революции, определяя то общее, что свойственно каждому из этих периодов; вместе с тем он основывается на описании, порой весьма детальном, наиболее существенных событий революции. Это описание выступает как необходимая предпосылка исторического анализа и историко-теоретических обобщений. Для К. Маркса тщательное исследование политических событий революции предполагает все более и более глубокое проникновение в существо тех сдвигов, которые происходили в социально-экономическом строе Франции и которые, обусловливая в конечном счете политические события, вместе с тем не могли быть реализованы вне и помимо определенных событий.

Поразительное по своей точности предвидение политической судьбы бонапартизма, содержащееся в конце книги[23], обосновано анализом расстановки классовых сил, сложившихся к концу 1851 г., и именно этот анализ потребовал описания событий революции с классовых позиций пролетариата.

Первый том «Капитала» содержит обширные исторические экскурсы, имеющие принципиальное значение для всего произведения в целом. Они убедительно свидетельствуют, что для К. Маркса описание исторических событий является неотъемлемым этапом исследования законов развития капиталистического способа производства. Так, рассматривая в главе «Рабочий день» принудительные законы об удлинении рабочего дня, издававшиеся в Англии с середины XIV в. до 1864 г., К. Маркс широко прибегает к описанию событий, несущему на себе большую идейную и научную нагрузку. Он подробно излагает содержащуюся в рабочем статуте 1349 г. регламентацию рабочего дня, указывает на те изменения, которые были внесены статутом 1562 г. Это служит исходным пунктом дальнейшего рассмотрения борьбы вокруг продолжительности рабочего дня, тех отношений, которые здесь складывались. Без описания целого комплекса исторических событий нельзя было бы осмыслить ни положения о том, что регулирование рабочего дня развивалось из отношений капиталистического способа производства, а их «официальное признание и провозглашение государством явились результатом длительной классовой борьбы»[24], ни того значения, которое придается в «Капитале» этой борьбе[25].

24-я глава 1-го тома «Капитала», являющаяся подлинным шедевром материалистического понимания истории, представляет собой сплав глубочайшего философского проникновения в социальный процесс, предельной точности экономического анализа, всестороннего исторического исследования с теоретическими выводами, вооружавшими пролетариат в борьбе с буржуазией мощным оружием.

Знаменитая формула К. Маркса: «Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»[26] — представляет собой теоретическое обобщение, все значение которого не может быть в должной мере научно осмыслено без уразумения всей полноты исторического исследования, предпринятого К. Марксом. Он вновь и вновь предстает нам как ученый, проникающий в суть исторического процесса, и это достигается им, в частности, и в последовательном изучении хронологически нарастающей цепи событий, наиболее существенных для данного процесса.

События и социально-экономическое состояние общества, перемены в нем здесь, как и повсюду в «Капитале», слиты, не могут исследоваться отдельно друг от друга, и это является одним из доказательств несостоятельности утверждения современного «неомарксизма», будто бы у К. Маркса история структур как теория социальной эволюции и история событий разорваны[27] а в исторических разделах «Капитала» К. Маркс изучает не историческую действительность, а некий логически сконструированный объект[28].

Нет необходимости доказывать непреходящее теоретическое и политическое значение классического труда В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». Он обогатил все общественные науки, выдвинув идеи, оказывающие мощное влияние на их развитие и в наши дни. Это в полной мере относится к исторической науке, будем ли мы иметь в виду исследование истории империализма или методологию исторических исследований вообще.

Ленинское, произведение представляет собой одно из наиболее ярких свидетельств того, что с точки зрения марксизма-ленинизма исторические знания имеют фундаментальное значение для всех общественных наук. За каждым положением книги, за каждой ее формулировкой и выводом стоит огромная работа по изучению обширнейшего исторического материала во всей его полноте. В этой работе В. И. Ленина все вопросы рассматриваются с позиций последовательного историзма и каждое положение базируется на бесспорных исторических доказательствах. Исторический подход, концентрация внимания на качественно новых явлениях пронизывают весь ленинский экономический анализ, ни один из выводов которого не может быть понят вне и помимо исторической связи, прослеженной в книге[29].

Историческая конкретность, необходимость которой неоднократно подчеркивается в ленинском произведении[30], неотделима и от статистической обработки экономического материала, содержащейся и в самой книге, и в подготовительных материалах к ней.

Привлекая большое количество специальной исторической литературы, В. И. Ленин тщательно изучал события политической истории, относящиеся не только к истории империализма, но и к его предыстории. В «Тетрадях по империализму» он выписывает даты событий, позволяющих проследить важное для изучаемой темы развитие того или иного процесса.

Читая книгу Э. Ульбрихта «Мировая держава и национальное государство (политическая история 1500—1815 гг.)», В. И. Ленин выписал более сотни дат, относящихся к международным отношениям и войнам XVI — начала XIX в.[31] Эти даты охватывают почти все основные факты изменения государственных границ в Европе и частично Америке. О большой роли, которую В. И. Ленин при подготовке материалов для своего произведения придавал выяснению во всей их полноте событий, связанных с колониальными захватами и войнами в последней трети XVIII — начале XIX в., можно судить по таблице, содержащейся в записях по книге А. Вирта «Всемирная история современности»[32].

Для работы В. И. Ленина с историческим материалом не менее характерными являются записи хронологической последовательности событий, позволяющие проследить вехи того или иного процесса или явления. Так, он отмечает даты развития банковского дела в Германии с 1871 по 1910 г., войн Англии и Франции с XVII по начало XIX в. и события дипломатической истории с 1879 по 1907 г.[33] В конце выписок из книги Г. Эгельгафа «История новейшего времени» В. И. Ленин в хронологическом порядке сделал сводку событий, относящихся к главнейшим кризисам в международной политике великих держав после 1870—1871 гг., а затем на основании материалов Эгельгафа н других источников составил синхронистическую таблицу событий всемирной истории после 1870 г.[34] В таблицу вошли хронологически фиксированные события, разделенные на 10 граф (войны, дипломатия, колониальная политика, экономическая политика, рабочее движение и социалистические партии, революционное движение непролетарского характера, национальные движения и национальный вопрос, демократические реформы, социальные реформы); в последнюю (10-ю) графу включены различные события, не вошедшие в основные графы. Из таблицы видно, что В. И. Ленин проделал большую работу по отбору событий и их систематизации. Это говорит о том, что он придавал самостоятельное значение сопоставлению исторических событий, важных для различных областей общественной жизни, определению их временной последовательности и связи.

Все содержание «Тетрадей по империализму» показывает, по какой солидной исторической основе построено ленинское учение об империализме, сколь тщательно были исследованы исторические факты, первично чаще всего выступающие как экономические, социальные и политические события. Книга «Империализм, как высшая стадия капитализма» и подготовительные материалы к ней показывают, насколько теоретические обобщения у В. И. Ленина связаны с конкретным опытом истории и как всесторонне этот опыт анализируется с точки зрения изучения событий, смысловая и хронологическая последовательность которых могут не совпадать, но и не могут быть противопоставлены.

Во временной фиксированности событий выражается специфическая для исторического познания констатация присущего самой действительности единства количественного и качественного, единства, позволяющего поставить вопрос о смысловой связи событий и таким образом вычленить определенную цепь событий. Поэтому в отличие от формализованного ряда клиометрии хронологический ряд включает в себя не только количественное (временное), но и качественное (смысловое) изменение.

Асинхронность различных цепей событий, разновременность протекания процессов в разных сферах исторической действительности, равно как часто наблюдаемые различия в темпах развития в пределах одной и той же цепи событий, не могут служить доказательством ни отсутствия единства всемирно-исторического процесса, ни правомерности отрицания объективности категории времени в исторической науке[35].

Таков один из существенных методологических выводов, который следует сделать историку при изучении обработки исторического материала, осуществленной В. И. Лениным для подготовки книги «Империализм, как высшая стадия капитализма». Конкретность истории выступает здесь, прежде всего, как конкретность событий в их хронологической связи.

Рассмотрение места категории «событие» в методологии истории позволяет считать неправомерной постановку вопроса, чему принадлежит приоритет в познании прошлого: состояниям (структурам) или событиям, какое исследование в научном отношении предпочтительнее — относящееся к историографии событий или к структурной историографии?[36] Столь абстрактная постановка проблемы может породить лишь схоластическое теоретизирование, так как предполагает, с одной стороны, допустимость смотреть на состояния, структуры как на нечто по своей природе качественно неизменное, а с другой — возможность отрывать события от условий, их породивших. И то и другое создает представление об истории как о некоем хаосе действительности, к упорядочению которого призван историк. В этой связи становится ясным, почему несостоятельна и постановка вопроса, что ближе материалистическому пониманию истории — структуралистская или событийная историография. И той и другой недоступно понимание законов истории, открытых марксизмом-ленинизмом, и их значения в историческом исследовании[37]. Так, например, изложение в книге Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии» не является ни структурной, ни событийной историей. Оно не укладывается в прокрустово ложе ни той ни другой.

В книге исследованы основные черты экономического и социально-политического строя средневекового общества на главных этапах его развития, характер идеологии этого общества, различные формы проявления классовой борьбы (как закономерного порождения феодализма), предпосылки и конкретные события. Реформации и Крестьянской войны в Германии и т. д. Труду Энгельса в равной мере чужды и структуралистский, и идиографический подход к исторической действительности, хотя, конечно, при желании в одних его разделах можно усматривать внешнюю аналогию с первым, а в других — со вторым. Но такие аналогии будут носить характер явных натяжек и ничего не дадут для понимания главного в книге: первого по времени применения материалистического понимания истории к проблемно-монографическому изучению целой эпохи средневековья, к исследованию многих закономерностей феодализма в их конкретно-исторических проявлениях.

Для исторического материализма законы истории носят объективный характер, и, будучи раз открытыми, они не могут устареть даже после того как исчезает то общество, в котором они действовали. Никакое последующее общественное развитие не может, например, отменить или упразднить те закономерности движения феодальной ренты и связанное с ними своеобразие отношений в средневековом обществе, которое было выяснено К. Марксом[38]. Открытые марксизмом-ленинизмом законы истории не могут быть оторваны от действительного исторического процесса, их реальность заключена в нем самом, и именно поэтому они не могут рассматриваться статично. Отсюда проистекает одно из основных методологических требований, сформулированных К. Марксом н Ф. Энгельсом относительно применения материалистического понимания истории: оно руководство к изучению, а не рычаг для конструирования схем: «... Материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты»[39].

Решительно отвергая шаблонно-догматическое истолкование марксизма по меркам эпохи II Интернационала, В. И. Ленин подчеркивал, что реформистам «совершенно чужда всякая мысль о том, что при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития»[40]. Такое своеобразие не меняет характера истории, но его игнорирование означает непонимание главного в марксизме — его революционной диалектики.

Отсюда вытекает необходимость исследования в историческом процессе всей совокупности исторических событий, этот процесс составляющих; установления того, как в нем выступают законы общественного развития, каково здесь соотношение общего и особенного; далеко не в последнюю очередь важно исследовать, какова на том пли ином этапе истории роль активной, целенаправленной деятельности людей. Следует подчеркнуть в этой связи, что одной из важнейших задач исторической науки является обобщение исторического опыта.

В методологическом отношении категория «исторический опыт» непосредственно связана с категориями «историческое событие» и «историческая ситуация». Все они образуют определенное единство, которое требует специального анализа. В рамках настоящей статьи отметим лишь, что этой триаде принадлежит важная роль в познании исторической действительности как сферы активной целенаправленной деятельности людей. Без использования этих категорий нельзя понять применительно к тому или иному этапу данного процесса противоречивую картину соотношения необходимого и случайного, объективного и субъективного, относительно устойчивого и изменчивого. От того, с каких методологических позиций привлекаются эти категории, прямо зависит отбор ученым методических приемов работы с источниками, приемов, которые позволяют в одних случаях приблизиться к проникновению в объективное содержание изучаемых явлений, а в других — напротив, создают условия для их истолкования с позиций волюнтаризма или фатализма. Здесь речь идет уже о переходе от методологии к конкретным методикам, вне и помимо которого методологические принципы не могут быть реализованы. И это, конечно, относится и к категории «историческое событие».